В февральском Смоленске Докучаев, адъютант командующего Западным фронтом, разыскивал М. Н. Тухачевского. Звонили из Москвы. Михаила Николаевича срочно вызывал начальник Главного штаба. Нашелся он, после долгих поисков, выходящим из местного детского дома, которому военачальник по мере сил помогал.
Причиной звонка стали волнения в одном из оплотов Октябрьской революции 1917 года, городе-крепости на Кронштадте. К тому времени там служили совсем другие люди. На фронты гражданской войны за три года ушли более 40 тысяч матросов Балтийского флота. Это были люди, наиболее всего преданные «делу революции». Многие погибли. Из наиболее значимых фигур можно назвать Анатолия Железнякова. С 1918 года флот начали комплектовать на добровольных началах. Большинство людей, пополнивших экипажи, были крестьянами. Деревня уже успела разувериться в лозунгах, которые привлекли селян на сторону большевиков. Страна находилась в тяжелейшем положении. «Требуя хлеба, вы ничего не даете взамен», - так говорили крестьяне, и были правы. Пополнили части Балфлота и еще более неблагонадежные люди. Это были так называемы «жоржики» из Петрограда, члены различных полукриминальных группировок. Дисциплина падала, учащались случаи дезертирства. Основания для недовольства были: перебои с питанием, топливом, обмундированием. Все это облегчало агитацию эсеров и агентов иностранных держав. Под прикрытием работника американского Красного Креста в Кронштадт прибыл бывший командир линкора «Севастополь» Вилькен. Он организовал доставку в крепость из Финляндии снаряжения и продовольствия. Именно этот дредноут, наряду с «Петропавловском» и «Андреем Первозванным», стал оплотом мятежа.
Ближе к весне 1921 года начальником политотдела морской базы назначили В.П. Громова, активного участника октябрьских событий 1917 года. Но было уже поздно. Тем более что он не ощущал поддержки со стороны командующего флотом Ф.Ф. Раскольникова, больше занятого развернувшейся полемикой между В. И. Лениным и Л. Д. Троцким, в которой он выступал на стороне последнего. Положение осложнило введение с 25 февраля в Петрограде комендантского часа. Через два дня из города вернулась делегация, состоявшая из части моряков двух линкоров. Двадцать восьмого числа кронштадтцы приняли резолюцию. Ее передали всем военнослужащим гарнизона и кораблей. Этот день 1921 года и можно считать началом восстания в Кронштадте.
Накануне начальник Политотдела флота Баттис уверял, что недовольство вызвано заминками в поставке продовольствия и отказом в предоставлении отпусков. Требования, между тем, были большей частью политическими. Перевыборы Советов, устранение комиссаров и политотделов, свобода деятельности социалистических партий, отмена заградотрядов. Влияние крестьянского пополнения выразилось в пунктах предоставления свободы торговли и отмены продразверстки. Восстание матросов Кронштадта проходило под лозунгом: «Вся власть Советам, а не партиям!» Все попытки доказать, что политические требования были инспирированы эсерами и агентами империалистических держав, успеха не имели. Митинг на Якорной площади сложился не в пользу большевиков. Восстание в Кронштадте произошло в марте 1921 г.
Подавление восстания моряков и рабочих в Кронштадте было необходимо не только по внутриполитическим причинам. Мятежники, если бы им удалось задуманное, могли открыть проход к Котлину эскадрам враждебных государств. А это были морские ворота к Петрограду. «Штаб обороны» возглавили служившие в императорской армии бывший генерал-майор А. Н. Козловский и капитан Е. В. Соловьянов. Им подчинялись три линкора с двенадцатидюймовыми орудиями, минный заградитель «Нарва», тральщик «Ловать», артиллерийские, стрелковые и инженерные части гарнизона. Это была внушительная сила: почти 29 тысяч человек, 134 тяжелых и 62 легких орудия, 24 зенитные пушки, а также 126 пулеметов. Восстание матросов Кронштадта в марте 1921 г. не поддержали только южные форты. Надо учитывать, что за двухсотлетнюю историю морскую крепость не смог взять никто. Может быть, излишняя самоуверенность восставших в Кронштадте и подвела. Первоначально войск, преданных Советской власти, в Петрограде было недостаточно. При желании кронштадтцы могли еще 1-2 марта захватить плацдарм около Ораниенбаума. Но они выжидали, рассчитывая продержаться до вскрытия льда. Тогда крепость стала бы воистину неприступной.
Восстание матросов в Кронштадте (1921 г.) стало неожиданностью для властей столицы, хотя о неблагополучной обстановке в городе им докладывали неоднократно. Первого числа арестовали руководителей Кронштадтского Совета и организовали Временный революционный комитет во главе с эсером Петриченко. Из 2680 коммунистов 900 вышли из РКП (б). Сто пятьдесят политработников покинули город беспрепятственно, но аресты все-таки проходили. Сотни большевиков оказались в тюрьмах. Только тогда последовала реакция со стороны Петрограда. Козловского и весь состав «Штаба обороны» объявили вне закона, а Петроград и всю губернию перевели на осадное положение. Балтийский флот возглавил более лояльный к власти И. К. Кожанов. Шестого марта начался обстрел острова из тяжелых орудий. Но ликвидировать восстание в Кронштадте (1921 г.) можно было только штурмом. Предстоял 10-километровый марш по льду под огнем орудий и пулеметов.
Кто командовал подавлением восстания в Кронштадте? В столице спешно воссоздавали 7-ю армию Петроградского военного округа. Для командования ею был вызван из Смоленска которому и предстояло подавить восстание в Кронштадте в 1921 году. Для усиления он попросил хорошо знакомую по боям гражданской войны 27-ю дивизию. Но она еще не прибыла, а имевшиеся в распоряжении командующего войска были почти небоеспособны. Тем не менее приказ надо было выполнять, то есть подавить восстание моряков в Кронштадте в кратчайшие сроки. Он приехал 5 числа, а уже в ночь с 7 на 8 марта началась атака. Стоял туман, потом поднялась метель. Использовать авиацию и корректировать стрельбу было невозможно. Да и что могли сделать полевые орудия против мощных, бетонированных укреплений? Наступали Северная и Южная группы войск под командованием Е.С. Казанского и А. И. Седякина. Хотя курсантам военных школ удалось ворваться в один из фортов, а части особого назначения даже проникли в город, боевой дух солдат был очень низок. Часть из них перешла на сторону восставших. Первый штурм окончился неудачей. Показательно, что часть солдат 7-ой армии, как оказалось, сочувствовала восстанию моряков в Кронштадте.
Антибольшевистское восстание в Кронштадте произошло уже после победы над Врангелем в Крыму. Прибалтийские страны и Финляндия подписали со страной Советов мирные договоры. Войну посчитали выигранной. Потому это и стало такой неожиданностью. Но успех мятежников мог полностью изменить расклад сил. Потому Владимир Ильич Ленин и посчитал его большей опасностью, чем «Колчак, Деникин и Юденич вместе взятые». Надо было во что бы то ни стало покончить с мятежом, причем до вскрытия ледового покрова Балтики. Руководство подавлением бунта взял на себя ЦК РКП (б). Прибыла преданная Михаилу Николаевичу Тухачевскому дивизия. Кроме того, в Петроград приехали более 300 делегатов проходившего в Москве X съезда партии. Прибыла и группа слушателей Академии Среди них были Ворошилов, Дыбенко, Фабрициус. Войска усилили более чем 2 тысячами проверенных коммунистов. Тухачевский назначил решающий штурм на 14 марта. Срок подкорректировала оттепель. Лед еще держался, но дороги развезло, что затрудняло подвоз боеприпасов. Атаку перенесли на 16 число. Советские войска на петроградском берегу к тому времени достигли 45 тысяч человек. В их распоряжении было 153 орудия, 433 пулемета и 3 бронепоезда. Наступающие части обеспечили обмундированием, выдали маскировочные халаты, ножницы для резки колючей проволоки. Для перевозки по льду боеприпасов, пулеметов и раненых доставили со всей округи сани и саночки самой разнообразной конструкции.
Утром 16 марта 1921 года началась артподготовка. Бомбили крепость и самолеты. Из Кронштадта ответили обстрелом берега Финского залива и Ораниенбаума. На лед бойцы 7-й армии ступили в ночь на 17 марта. По рыхлому льду идти было трудно, к тому же темноту высвечивали прожектора мятежников. Приходилось то и дело падать и прижиматься ко льду. Тем не менее обнаружены атакующие части были только в 5 часов утра, когда находились уже почти в «мертвой зоне», куда не достигали снаряды. Но в городе было достаточно и пулеметов. Многометровые полыньи, образовавшиеся после разрыва снарядов, приходилось переплывать. Особенно тяжело пришлось на подходе к форту №6, где взорвали фугасы. Но красноармейцы все-таки овладели так называемыми Петроградскими воротами и ворвались в Кронштадт. Жестокий бой продолжался целые сутки. Силы наступавших и оборонявшихся были на исходе, как и боеприпасы. К 5 часам дня красногвардейцев прижали к кромке льда. Исход дела решил 27-й и подоспевшие отряды питерского коммунистического актива. Утром 18 октября 1921 года произошло окончательное подавление восстания в Кронштадте. Временем, пока шли бои у берега, воспользовались многие организаторы восстания. Члены Временного революционного комитета почти в полном составе бежали по льду в Финляндию. Всего уйти удалось почти 8 тысячам восставших.
Первый номер газеты «Красный Кронштадт» вышел меньше чем через день. Журналист, в 30-е годы тоже не избежавший репрессий, Михаил Кольцов прославлял победителей и сулил горе «изменникам и предателям». При штурме погибло почти 2 тысячи красноармейцев. Мятежники во время подавления восстания в Кронштадте потеряли свыше 1 тысячи человек. Кроме того, к расстрелу приговорили 2 тысячи 100 человек, не считая расстрелянных без всякого приговора. В Сестрорецке и Ораниенбауме от пуль и снарядов погибло много мирных жителей. К заключению приговорили больше 6 тысяч человек. Многие из тех, кто не участвовал в руководстве заговора, были амнистированы к 5-летию Октябрьской революции. Жертв могло быть больше, но восстание в Кронштадте (1921 г.) не поддержал Минный отряд. Будь лед вокруг фортов нашпигован минами, все сложилось бы иначе. Также остались верны Петроградскому Совету рабочие Пароходного завода и некоторых других предприятий.
Несмотря на поражение, мятежники добились выполнения некоторых своих требований. Центральный комитет партии сделал выводы из кровавого бунта в оплоте революции. Ленин назвал эту трагедию оборотной стороной бедственного положения страны, в первую очередь крестьян. Это можно назвать одним из важнейших итогов восстания в Кронштадте (1921 г.). Была осознана необходимость добиться более крепкого сплочения рабочих и крестьян. Для этого надо было улучшить положение зажиточных слоев населения деревень. Среднее крестьянство несло наиболее ощутимые потери от продразверстки. Вскоре она была заменена продналогом. Начался резкий разворот от военного коммунизма к новой экономической политике. Она подразумевала и некоторую свободу торговли. Сам В. И. Ленин назвал это одним из важнейших уроков Кронштадта. «Диктатура пролетариата» закончилась, наступала новая эпоха.
Можно говорить о жестокости эпохи «военного коммунизма» и многих, кто проводил в жизнь эту политику. Но нельзя отрицать, что мятеж в морской крепости был бы использован не только для смены политического курса в России. Эскадры многих стран были готовы выйти в море при первом же известии об успехе мятежа. После сдачи Кронштадта Петроград стал бы беззащитен. Неоспорим и героизм красноармейцев при штурме. На льду не было никакого укрытия. Защищая головы, бойцы ставили перед собой пулеметные коробки и салазки. Если бы мощные прожектора были использованы как должно, Финский залив стал бы могилой тысяч солдат Красной армии. Из воспоминаний известно, как вел себя во время атаки Перед началом решающего броска все увидели шедшего вперед человека в черной кавказской бурке. С маузером, беззащитный перед сотнями мощных орудий, он своим примером поднял в решающую атаку залегшие на льду пехотные цепи. Примерно так же погиб 19-летний секретарь Иваново-Вознесенского губкома комсомола Фейгин. Противоположное можно сказать о мятежниках. Далеко не все были уверены, что их дело право. К восстанию примкнуло не более четверти матросов и солдат. Гарнизоны южных фортов поддержали огнем наступавшую 7-ю армию. Верными Советской власти остались все военно-морские части Петрограда и экипажи кораблей, которые зимовали на Неве. Руководство восстания действовало нерешительно, ожидая помощи после исчезновения льда. Состав «временного революционного комитета» был разнороден по составу. Эсер Петриченко, бывший когда-то петлюровцем, во главе, а в составе - бывший офицер жандармерии, крупный домовладелец и меньшевики. Каких-либо внятных решений эти люди принять были не в состоянии.
Сыграл свою роль опыт подпольной работы многих коммунистов, арестованных на острове. В заключении они сумели выпустить свою рукописную газету, и в ней опровергали утверждения о крахе большевиков, которыми была заполнена газета, выпускавшаяся от имени кронштадтского «ревкома». Во время первого штурма В. П. Громов, командовавший батальонами особого назначения, сумел в суматохе пробраться в город и договорился с подпольщиками о дальнейших действиях. Гарнизон Кронштадта оказался изолирован и не получил поддержки в других воинских частях. И это несмотря на то, что их руководители не выступали против Советской власти. Хотели использовать форму Советов для свержения власти. Потом, возможно, были бы ликвидированы и сами Советы. Нерешительность властей Петрограда в первые дни была вызвана не только растерянностью. Мятежи против власти редкостью не были. Тамбовская губерния, Западная Сибирь, Северный Кавказ - это только некоторые регионы, где крестьяне с оружием в руках встречали продотряды. А накормить города, обрекая на голод крестьян, все равно не удавалось. Самый большой паек в столице составлял 800 граммов хлеба. Заградотряды блокировали дороги и отлавливали спекулянтов, но в городе все равно процветала торговля из-под полы. Митинги и демонстрации рабочих проходили в городе и до марта 1921 года. Тогда обошлось без крови и арестов, но недовольство нарастало. А в Петроградском Совете шла борьба за управление уже зараженным мятежным духом флотом. Полномочия не могли поделить между собой Троцкий и Зиновьев.
Кронштадтское восстание матросов в марте 1921 года стало последним и самым мощным аргументом в пользу пересмотра политики «военного коммунизма». Уже 14 марта продразверстка была отменена. Вместо 70% зерна у крестьян стали забирать только 30% в виде продналога. Частное предпринимательство, рыночные отношения, иностранный капитал в советской экономике - все это было вынужденной, во многом импровизационной мерой. Именно март первого года второго десятилетия XX века стал временем, когда был провозглашен переход к новой экономической политике. Это стало одной из самых удачных реформ экономики в истории страны. И матросы главной морской крепости страны сыграли в этом свою немаловажную роль.
РСФСРКроншта́дтское восста́ние (также Кронштадтский мятеж ) - вооружённое выступление гарнизона города Кронштадта и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота против большевиков в марте 1921 года .
1 / 3
✪ "Вооружённые силы России в событиях 1917-1923 гг". Часть 3
✪ История Украины на русском языке с субтитрами
✪ "Гибель Николая Гумилева"
Моряки и красноармейцы вынесли резолюцию о поддержке рабочих Петрограда и потребовали освобождения из заключения всех представителей социалистических партий, проведения перевыборов Советов, предоставления свободы слова, собраний и союзов всем партиям, обеспечения свободы торговли, разрешения кустарного производства собственным трудом, разрешения крестьянам свободно пользоваться своей землёй и распоряжаться продуктами своего хозяйства, то есть ликвидации продовольственной диктатуры .
1 марта 1921 года в крепости был создан «Временный революционный комитет» (ВРК) во главе с матросом С. М. Петриченко , в комитет также вошли его заместитель Яковенко, машинный старшина Архипов, мастер электромеханического завода Тукин и заведующий третьей трудовой школой И. Е. Орешин .
Используя мощные радиостанции военных кораблей, ВРК немедленно передал в эфир резолюцию митинга и просьбу о помощи .
1 марта 1921 года было опубликовано воззвание Московского совета рабочих и красноармейских депутатов «Ко всем рабочим города Москвы и губернии, ко всем крестьянам и красноармейцам, всем честным гражданам», в котором разъяснялись причины временных хозяйственных трудностей, документ заканчивался призывом: «Долой провокаторов Антанты ! Не забастовки, не демонстрация, а дружная работа на фабриках, мастерских и железных дорогах выведет нас из нищеты, спасет нас от голода и холода!»
Дезинформация производилась во время самих событий. Согласно Кибальчичу в ночь со 2 на 3 марта его разбудил телефонный звонок шурина Зиновьева - Ильи Ионова , который сообщил, что Кронштадт во власти белых и они все мобилизованы, а организатор мятежа генерал А. Н. Козловский , также с раннего утра на пустых улицах города он заметил расклеенные листовки с призывом к оружию пролетариата, гласящие о заговоре Козловского в Кронштадте. Кибальчич уверен, что придумал «белого генерала Козловского» только Калинин .
Кронштадтцы добивались открытых и гласных переговоров с властями, однако позиция последних с самого начала событий была однозначной: никаких переговоров или уступок, восставшие должны сложить оружие безо всяких условий. Парламентёров , которые направлялись восставшими, арестовывали - так, делегация кронштадтцев, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована . Восставшие были объявлены «вне закона» . Последовали репрессии в отношении родственников руководителей восстания. Их брали в качестве заложников . В числе первых была арестована семья бывшего генерала Козловского . Вместе с ними были арестованы и сосланы в Архангельскую губернию все их родственники, в том числе и дальние. Брать заложников продолжали и после того, как Кронштадт пал. Арестовывали родственников руководителей ВРК и военных специалистов , которые ушли из Кронштадта в Финляндию .
Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в силах вывести её из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые в последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается.
Эти волнения, эти требования - голос всего народа, всех трудящихся. Все рабочие, моряки и красноармейцы ясно в настоящий момент видят, что только общими усилиями, общей волей трудящихся можно дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых и вывести республику из тупика. Эта воля всех трудящихся, красноармейцев и моряков определенно выполнялась на гарнизонном митинге нашего города во вторник 1 марта. На этом митинге единогласно была принята резолюция корабельных команд 1 и 2 бригад. В числе принятых решений было решение произвести немедленно перевыборы в Совет. Для проведения этих выборов на более справедливых основаниях, а именно так, чтобы в Совете нашло себе истинное представительство трудящихся, чтобы Совет был деятельным энергичным органом.
2 марта с. г. в Доме просвещения собрались делегаты всех морских, красноармейских и рабочих организаций. На этом собрании предлагалось выработать основы новых выборов с тем, чтобы затем приступить к мирной работе по переустройству Советского строя. Но ввиду того, что имелись основания бояться репрессий, а также вследствие угрожающих речей представителей власти собрание решило образовать Временный Революционный Комитет, которому и передать все полномочия по управлению городом и крепостью.
Временный Комитет имеет пребывание на линкор «Петропавловск».
Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.
Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.
Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.
Председатель Вр[еменного] Рев[олюционного] Комитета Петриченко
Секретарь Тукин
3 марта 1921 года в крепости был образован штаб обороны, который возглавил бывший капитан Е. Н. Соловьянинов, в состав штаба вошли «военные специалисты» : командующий артиллерией крепости, бывший генерал А. Р. Козловский , контр-адмирал С. Н. Дмитриев, офицер генерального штаба царской армии Б. А. Арканников .
4 марта Комитет обороны Петрограда предъявил Кронштадту ультиматум . Восставшие должны были либо принять его, либо отклонить и сражаться. В тот же день в крепости состоялось заседание делегатского собрания, на котором присутствовали 202 человека. Было решено защищаться. По предложению Петриченко состав ВРК был увеличен с 5 до 15 человек.
Гарнизон крепости Кронштадт насчитывал 26 тысяч военнослужащих , однако в восстании участвовал не весь личный состав - в частности, 450 человек, отказавшиеся примкнуть к восстанию, были арестованы и заперты в трюме линкора «Петропавловск»; с оружием в руках на берег в полном составе ушла партийная школа и часть матросов-коммунистов , имелись и перебежчики (всего, до начала штурма, крепость покинули более 400 человек) .
5 марта 1921 года приказом Реввоенсовета № 28 была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского , которому предписывалось подготовить оперативный план штурма и «в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте». Штурм крепости был назначен на 8 марта. Именно в этот день после нескольких переносов должен был открыться Х съезд РКП(б) - это было не простое совпадение, а продуманный, предпринятый с определенным политическим расчётом шаг . Сжатые сроки подготовки операции диктовались и тем, что ожидаемое вскрытие Финского залива могло существенно осложнить взятие крепости.
В 18:00 7 марта начался артобстрел Кронштадта. На рассвете 8 марта 1921 года в день открытия Х съезда РКП(б) солдаты Красной армии пошли на штурм Кронштадта. Но штурм был отбит, и войска с потерями отступили на исходные рубежи.
Как отмечал К. Е. Ворошилов, после неудачного штурма «политико-моральное состояние отдельных частей вызывало тревогу», два полка 27-й Омской стрелковой дивизии (235-й Минский и 237-й Невельский) отказались участвовать в сражении и были разоружены .
По состоянию на 12 марта 1921 года силы мятежников насчитывали 18 тыс. солдат и матросов, 100 орудий береговой обороны (с учётом корабельных орудий линкоров «Севастополь» и «Петропавловск» - 140 орудий), свыше 100 пулемётов с большим количеством боеприпасов.
При подготовке ко второму штурму численность группы войск была доведена до 24 тыс. штыков, 159 орудий, 433 пулемётов , подразделения были реорганизованы в два оперативных соединения:
В действующие части для усиления направили отряд сотрудников Петроградской губернской милиции (из них, в штурме приняли участие 182 бойца - сотрудники Ленинградского уголовного розыска ), около 300 делегатов X съезда партии, 1114 коммунистов и три полка курсантов нескольких военных училищ. Была проведена разведка, подготовлены белые маскхалаты, доски и решётчатые мостки для преодоления ненадёжных участков ледяной поверхности .
Штурм начался в ночь на 16 марта 1921 года, до начала боя атакующие сумели скрытно занять форт № 7 (он оказался пустым), однако форт № 6 оказал продолжительное и ожесточённое сопротивление. Форт № 5 сдался после начала артиллерийского обстрела, но до того, как к нему подошла штурмовая группа (гарнизон не оказал сопротивления, курсантов встретили возгласами «Товарищи, не стреляйте, мы тоже за Советскую власть»), однако соседний форт № 4 держался несколько часов и в ходе штурма атакующие понесли тяжёлые потери .
С тяжелыми боями войска овладели также фортами № 1, № 2, «Милютин» и «Павел», однако батарею «Риф» и батарею «Шанец» защитники покинули до начала штурма и по льду залива ушли в Финляндию .
В середине дня 17 марта 1921 года, 25 советских самолетов совершили налёт на линкор «Петропавловск» .
После захвата фортов, красноармейцы ворвались в крепость, начались ожесточённые уличные бои, однако к 5 часам утра 18 марта сопротивление кронштадтцев было сломлено.
18 марта 1921 года штаб восставших (который находился в одной из орудийных башен «Петропавловска») принял решение уничтожить линкоры (вместе с пленными, находившимися в трюмах) и прорываться в Финляндию. Они приказали заложить несколько пудов взрывчатки под орудийные башни, однако это распоряжение вызвало возмущение. На «Севастополе» старые матросы разоружили и арестовали восставших, после чего выпустили из трюма коммунистов и радировали, что на корабле восстановлена Советская власть. Некоторое время спустя, после начала артиллерийского обстрела сдался и «Петропавловск» (который уже покинули большинство мятежников) .
По данным советских источников, штурмующие потеряли 527 человек убитыми и 3285 ранеными. При штурме было убито 1 тыс. мятежников, свыше 2 тыс. было «ранено и захвачено в плен с оружием в руках», более 2 тыс. - сдались в плен и около 8 тысяч - ушли в Финляндию .
Начались репрессии в том числе и против населения города. Они происходили с ведома Дзержинского . К расстрелу были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. С весны 1922 началось массовое выселение жителей Кронштадта с острова. В течение последующих лет оставшиеся в живых участники кронштадтских событий позднее неоднократно вновь были репрессированы . Реабилитированы только в 1990-х годах. 10 января 1994 года президент Борис Ельцин своим указом реабилитировал участников Кронштадтского восстания.
В 1921 году Совнарком РСФСР объявил об окончании Военного коммунизма и переходе к НЭПу - Новой экономической политике.
В трилогии Василия Аксенова «Московская Сага» в первой части упоминается восстание. Никита Градов, один из главных героев, был одним из тех, кто участвовал в подавлении восстания, а теперь приехал руководить работами на линкоре. В поэме советского поэта Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки » во фрагменте, называемом песней, упоминается Кронштадский мятеж и отмечен факт, что Кронштадт был взят наступлением по льду:
… Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лёд…
События Кронштадтского восстания стали основой повести Михаила Кураева "Капитан Дикштейн" (1977 - 1987).
В конце 1920-1921, вконец измучившись от большевицкой диктатуры, начали восставать самые «революционные» районы, опора коммунистов в предыдущие годы. На Дону поднялись «мироновские » Усть-Медведицкий и Хоперский округа. В Воронежской губернии – Богучарский уезд, где обычно формировались войска для борьбы с донским казачеством. На Урале бурлили Пермь и Мотовилиха во главе с ультрареволюционером Мясниковым , расстрелявшим в 1918-м великого князя Михаила Александровича и закопавшим живым архиепископа Андроника. В Сибири повернули против красных партизанские края, зверски убивая продразвёрсточных агентов. В Крыму «большевицкие» села, которые при Врангеле являлись базами подпольщиков, после первого же наезда продотрядов стали укрывать уцелевших офицеров и переправлять их в горы к «зеленым».
Восставали те, кто позволил одурманить себя иллюзиями коммунистического рая. Обман этих иллюзий стал теперь раскрываться всё яснее. Однако роковым обстоятельством была разрозненность народного движения против ленинцев. Проследив географию антибольшевицких выступлений в 1918-1921, мы увидим, что восставали почти все области страны, но не одновременно. Одни районы подавили раньше, у других протест прорвался только в конце гражданской войны . Сохранять господство большевиков позволяла и изворотливость их политики, принцип «разделяй и властвуй». Для усмирения богучарцев в 1921-м бросили донских казаков, которых сами эти богучарцы подавляли раньше.
Ленин требовал применять против крестьянских «банд» аэропланы и броневики. На Тамбовщине участников волнений травили удушливыми газами.
Одним из главнейших событий народного антикоммунистического движения было Кронштадтское восстание (в советской литературе – Кронштадтский мятеж). Оно тоже вспыхнуло в одном из главных очагов прошлой «революционности». На рубеже 1920-21 российские города пребывали в голоде и нищете. Повсюду не хватало топлива, даже Баку сидел без керосина. Петроградские рабочие получали лишь четверть фунта хлеба в день – недоедание принимало почти такие же размеры, как при позднейшей блокаде города немцами . В конце февраля 1921 в Петрограде началась широкая забастовка. Против рабочих были брошены военные курсанты, в городе ввели военное положение и комендантский час. ЧК начала массовые аресты, но волнения не прекращались. Целую неделю советские газеты хранили гробовое молчание о них, а потом большевицкие писаки стали возлагать вину за недовольство на «белогвардейцев, черносотенные банды, шпионов, Англии-Франции-Польши», на «болтунов и шептунов». Всерьёз говорилось, что голод и холод в Петрограде «подготовлен разрушительной работой эсеров и меньшевиков ». Граждан призывали «доносить о подозрительных лицах в Военный Совет Укрепрайона».
Из Петрограда забастовки перекинулись и на московские заводы. Рабочие пытались устраивать демонстрации перед красноармейскими казармами. Администрация стала закрывать заводы, из членов РКП создавалась вооружённая охрана с целью предотвратить возможные массовые выступления. Моссовет истошно агитировал: «Долой провокаторов Антанты! только дружная работа выведет нас из нищеты. Никакие шептуны не совратят рабочий класс с пути социалистической революции!»
В Москве собирался X съезд компартии , а рабочие крупнейших городов как раз в эти дни громко требовали отмены военного коммунизма , созыва Учредительного Собрания , многопартийности и коалиционного правительства. С ростом движения в Петрограде стало быстро расти и недовольство в Кронштадте, военной крепости, чей гарнизон насчитывал почти 27 тысяч человек. Местный Совет, руководимый коммунистами, не пользовался среди кронштадтцев никаким авторитетом, но его не давали переизбрать. Движение здесь началось с собрания команд линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» 28 февраля 1921. Матросы поддержали требования петроградских рабочих и по образцу 1917 года выбрали Военно-революционный комитет . Его возглавил матрос Степан Петриченко. Основными требованиями «мятежников» были: «Советы должны стать беспартийными и представлять трудящихся; долой беспечную жизнь бюрократии, долой штыки и пули опричников, крепостное право комиссародержавия и казённые профсоюзы!» Факт кронштадтского восстания скрывался большевиками три дня, а когда молчать стало уже невозможно, его объявили мятежом одного штабного генерала (Козловского), подготовленным якобы французской контрразведкой. Большевики внушали, что руками Кронштадта «белогвардейцы и черносотенцы хотят удушить революцию». Троцкий заявил: восстание поднято с целью сорвать наш мир с Польшей и торговое соглашение с Англией.
Степан Петриченко - глава Временного Революционного комитета Кронштадта
Матросский «мятеж» не сопровождался сильными жестокостями. Своих коммунистов кронштадтцы не перебили, а только арестовали, да и то меньшую часть – 327 из 1116. Но большевицкие бонзы страшно перепугались. Кронштадт защищал доступ к Петрограду от вторжения извне. Кронштадтский гарнизон прежде относился к самым верным коммунизму войскам, за ним могли последовать и другие. Многочисленная армия восставших (куда больше, чем было у Юденича !) близ «колыбели революции», с мощной крепостной и корабельной артиллерией, была очень опасна. Семьи повстанцев в Петрограде ленинцы сразу арестовали как заложников, однако перетрусивший коммунистический Совет Труда и Обороны поспешил издать постановление о закупке за границей продовольствия для рабочих на 10 миллионов. К месту событий спешно стягивались «надежные» войска, а ненадежные выводились подальше. Несколько тысяч матросов, расквартированных в Петрограде, эшелонами отправили в Севастополь, который их не принял, опасаясь антисоветских настроений. Эшелоны остановились в Александровске (Запорожье), где матросы слонялись по городу, громогласно проклиная коммунистов. Началось брожение среди местных рабочих, и эшелоны отправили в Мелитополь. Их гоняли по всему югу, пока «мятеж» не был подавлен.
Была сделана попытка успокоить кронштадтцев убеждением. Но всеми ненавидимого главу Петрограда, еврея Зиновьева, матросы могли разорвать. Уговаривать их послали с виду простоватого русского Калинина. Однако его речь перед повстанцами на Якорной площади 1 марта 1921 провалилась. Калинин едва уехал восвояси.
Главной ошибкой восставших была нерешительность. Восставший Кронштадт митинговал, не предпринимая активных действий, «чтобы не пролить лишней крови», а петроградские заводы медлили поднимать оружие до прихода вооружённых кронштадтцев. Коммунисты же, пользуясь этой заминкой, быстро стянули артиллерию и создали две войсковые группировки – у Ораниенбаума и Лисьего Носа. Однако в Ораниенбауме полк красноармейцев отказался выступить против восставших, и в нём было приказано расстрелять каждого пятого.
В Петроград прибыли Троцкий и Сталин . Для непосредственного командования войсками прислали Тухачевского . 5 марта 1921 большевицкая верхушка предъявила ультиматум Кронштадту: сложить оружие без всяких условий, иначе будет беспощадный разгром. Листовки этого ультиматума разбрасывал над Кронштадтом специальный аэроплан. Имевшая много оружия крепость была уязвима тем, что не имела запасов еды и топлива. В русской эмиграции начался сбор средств для закупки продовольствия кронштадтцам. Александр Гучков из Парижа обратился к президенту США с просьбой срочно передать из Финляндии со складов гуверовской организации 6 тысяч тонн продовольствия в Кронштадт, но этого не было сделано.
В Ревель прибыл известный эсер Чернов , планируя из оставшихся в Эстонии белогвардейцев Юденича создать три отряда по 300 человек, которые стали бы организующими ядрами для наступления на Ямбург, Псков и Гдов. Сюда же съехались представители Савинкова , Врангеля, Чайковского . Но ЦК эсеров в Москве из социалистической солидарности с коммунистами поспешил отмежеваться от своих зарубежных деятелей. Кронштадцы тоже уклонились от предложений Чернова помочь. Большевицкая пресса уверяла, что Врангель намеревается перебросить под Петроград всю свою недавно эвакуированную из Крыма армию. Но эти слухи были беззастенчивой ложью: у оставшегося без средств Белого движения не было возможностей для подобной операции. Бывшие союзники России по Антанте, от которых зависели конкретные шаги, бездействовали. Англо-французская эскадра в Копенгагене (14 кораблей) была приведена в боевую готовность, но так и не двинулась. Да и состояла она из небольших судов и для серьезных действий не предназначалась.
7 марта открылись боевые действия. За два дня были выпущены более 5 тысяч снарядов. В ночь на 8 марта 1921 последовал штурм. Красноармейцев бросили в бой ползком через лёд, но их отбили огнем крепости и кораблей.
После штурма было составлено обращение жителей Кронштадта и гарнизона крепости к советскому населению. В нём говорилось:
Товарищи и граждане! Наша страна переживает тяжелый момент. Голод, холод, хозяйственная разруха держат нас в железных тисках вот уже три года. Коммунистическая партия, правящая страной, оторвалась от масс и оказалась не в силах вывести ее из состояния общей разрухи. С теми волнениями, которые в последнее время происходили в Петрограде и Москве и которые достаточно ярко указали на то, что партия потеряла доверие рабочих масс, она не считалась. Не считалась и с теми требованиями, которые предъявлялись рабочими. Она считает их происками контрреволюции. Она глубоко ошибается.
Эти волнения, эти требования – голос всего народа, всех трудящихся. Все рабочие, моряки и красноармейцы ясно в настоящий момент видят, что только общими усилиями, общей волей трудящихся можно дать стране хлеб, дрова, уголь, одеть разутых и раздетых и вывести республику из тупика. Эта воля всех трудящихся, красноармейцев и моряков определенно выполнялась на гарнизонном митинге нашего города во вторник 1 марта. На этом митинге единогласно была принята резолюция корабельных команд 1-й и 2-й бригад. В числе принятых решений было решение произвести немедленно перевыборы в Совет. Для проведения этих выборов на более справедливых основаниях, а именно так, чтобы в Совете нашло себе истинное представительство трудящихся, чтобы Совет был деятельным энергичным органом.
2 марта с. г. в Доме просвещения собрались делегаты всех морских, красноармейских и рабочих организаций. На этом собрании предлагалось выработать основы новых выборов с тем, чтобы затем приступить к мирной работе по переустройству Советского строя. Но ввиду того, что имелись основания бояться репрессий, а также вследствие угрожающих речей представителей власти собрание решило образовать Временный Революционный Комитет, которому и передать все полномочия по управлению городом и крепостью.
Временный Комитет имеет пребывание на линкор «Петропавловск».
Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.
Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.
Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.
Председатель Вр[еменного] Рев[олюционного] Комитета: Петриченко
Секретарь: Тукин
Опасаясь перехода многих своих частей к мятежникам, большевики укрепляли в них партийное влияние. Охваченный паникой X съезд даже направил на подавление восстания третью часть делегатов (более 300 человек) – всех военных. 16 марта последовала новая артиллерийская дуэль, а в ночь на 17 марта – второй штурм. Ударные группировки из Ораниенбаума и с Лисьего Носа в маскхалатах начали скрытное движение по льду. Обнаружили их слишком поздно. Несмотря на большие потери, они ворвались в Кронштадт. 25 большевицких аэропланов совершили налёт на линкор «Петропавловск». После жестоких рукопашных схваток восстание было подавлено. Сказалось отсутствие единства среди «мятежников». Одни дрались насмерть, для части других красные оставались еще «своими». Сказалось также отсутствие дисциплины, хорошего командования – иначе разве одолели бы так быстро гарнизон, численно превышавший всю крымскую армию Врангеля и засевший в крепости, куда более сильной, чем Перекоп ? Часть мятежников по льду ушла в Финляндию, часть сдалась. 18 марта большевики заняли Кронштадт полностью.
Красноармейцы в маскхалатах идут в атаку по льду на восставший Кронштадт (март 1921)
Большевики карали кронштадтцев со своей обычной звериной жестокостью. Только в первый день после взятия крепости было расстреляно около 300 «мятежников», не считая убитых в бою. Сколько казнено потом, сколько погибло заложников, точно не известно. По официальным данным, к расстрелу было приговорено более 2100 человек. Тем не менее, в Санкт-Петербурге до сих пор одна из улиц носит «почётное» имя чекиста В. Трефолева – председателя революционного трибунала, который судил кронштадтцев. В самой крепости с 1984 горит вечный огонь над могилой карателей, погибших во время штурма.
В дни кроншадтского восстания проявилась знаменитая «гибкость» ленинской политики. Видя, что народное движение принимает опасных размах, советский вождь буквально за неделю резко сменил партийный курс. 8 марта 1921 на X съезде он ещё утверждал:
«Свобода торговли немедленно приведет к белогвардейщине, к победе капитализма, к полной его реставрации»,
а «Правда» тогда писала, что свободная торговля приведёт к «голоду для рабочих масс и обжорству для буржуазии». Но к концу съезда Ленин уже убеждал делегатов, что в свободе торговли нет ничего страшного, поскольку «власть остаётся у рабочего класса». «Кронштадтский мятеж» и другие народные выступления вынудили большевиков порвать со всенародно проклинаемым «военным коммунизмом» и, скрепя сердце, провозгласить на том же X съезде политику НЭПа . Эта уступка была рассчитана не на одних кронштадтцев, а на умиротворение Петрограда, на то, чтобы мятеж не вызвал нового мощного крестьянского взрыва, на успокоение Красной армии, состоявшей из тех же крестьян. Реальное же введение НЭПа, замена продразверстки продналогом , потом всячески затягивалась. В прежних «белых» областях и в 1921-м собиралась продразверстка под предлогом их «задолженностей».
Утверждения советских писак о «заговоре» в Кронштадте не выдерживают критики. Кронштадтское движение было чисто стихийным. Какой здравомыслящий заговорщик стал бы поднимать восстание в первых числах марта, вместо того чтобы выждать пару недель? Подтаявший лед Финского залива сделал бы крепость на много месяцев неприступной, а сами мятежники сохраняли бы полную свободу действий, имея в распоряжении весь флот. Именно поэтому эмигранты и заботились о продовольственной помощи.
Но коммунисты не могли открыто признать, что «краса и гордость революции», матросы, сами восстали против их партии. Требовалось другое объяснение – коварный заговор. В марте 1921 ЦК РКП(б) и СНК поставили перед чекистами задачу – «разоблачить подлинных организаторов кронштадтского мятежа». Так и было сфабриковано летом того же года дело о «Таганцевском заговоре ». Занимавшиеся им чекисты заявили, что ими якобы раскрыта «Петроградская боевая организация» с обширными заграничными связями и планами свержения советской власти во всей России.
Раздутость этого дела очевидна. В «организации» числились всего 36 военных – и с такими слабыми профессиональными силами она якобы осенью собиралась захватить Петроград, Бологое, Старую Руссу, Рыбинск, Дно. 24 августа 1921 61 человека – «активных участников» заговора – расстреляли. Даже в чекистском деле их вина обозначалась: «присутствовал», «знала», «разносила письма», «доставлял организации для передачи за границу сведения о музейном деле »… Кто же стал жертвами? Профессора В. Н. Таганцев, М. М. Тихвинский, Н. И. Лазаревский – геолог, химик, юрист. Знаменитый поэт Н. С. Гумилев . Скульптор С. А. Ухтомский. Офицеры В. Г. Шведов, Ю. П. Герман, П. П. Иванов. Заводской электрик А. С. Векк. 16 женщин в возрасте от 20 до 60 лет – из них 4 «сообщницы по делу мужей »...
Аресты по «делу Таганцева» продолжались до ноября, их направлял лично Ленин. В мясорубку попали видные люди. Ленину направлялись многие ходатайства за них, но он эти просьбы неизменно отвергал. Кронштадтское восстание было использовано как предлог для нового страшного удара по цвету русской интеллигенции.
Печатный аналог: Шишкин В.И. Западно-Сибирский мятеж 1921 года: историография вопроса. // Гражданская война на востоке России. Проблемы истории.: Бахрушинские чтения 2001 г.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина; Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2001 C. 137175
Гражданская война в России прошла несколько этапов, отличавшихся друг от друга масштабами, составом руководителей и рядовых участников противоборствовавших сил, целями и задачами, формами и методами, накалом и промежуточными результатами борьбы. Одной из отличительных черт заключительной фазы гражданской войны, датируемой концом 19201922 г., было резкое возрастание размеров и, соответственно, роли в антикоммунистическом сопротивлении вооруженных мятежей. Самым крупным из них как по численности участников, так и территориально явилось Западно-Сибирское восстание.
Начавшись в конце января 1921 г. в северо-восточном районе Ишимского уезда Тюменской губ., восстание в короткий срок охватило большинство волостей Ишимского, Ялуторовского, Тобольского, Тюменского, Березовского и Сургутского уездов Тюменской губ., Тарского, Тюкалинского, Петропавловского и Кокчетавского уездов Омской губ., Курганского уезда Челябинской губ., восточные районы Камышловского и Шадринского уездов Екатеринбургской губ. Кроме того, оно затронуло пять северных волостей Туринского уезда Тюменской губ., отозвалось волнениями в Атбасарском и Акмолинском уездах Омской губ. Весной 1921 г. повстанческие отряды оперировали на огромной территории от Обдорска (ныне Салехард) на севере до Каркаралинска на юге, от станции Тугулым на западе до Сургута на востоке.
Мемуаристы и историки по-разному определяли количество участников Западно-Сибирского мятежа. В литературе можно встретить цифры от 30 до 150 тыс. человек. Но если даже ориентироваться на меньшую из них, то и в этом случае численность западносибирских мятежников превышала количество тамбовских («антоновцы») и кронштадтских повстанцев. Другими словами, можно утверждать, что Западно-Сибирское восстание было самым крупным антиправительственным выступлением за все время коммунистического правления в России.
О силе западносибирских мятежников и опасности, которую они представляли для коммунистического режима в России, можно судить хотя бы по тому, что в феврале 1921 г. повстанцы на три недели парализовали движение по обеим линиям Транссибирской железнодорожной магистрали, а в период наибольшей активности захватывали такие уездные центры, как Петропавловск, Тобольск, Кокчетав, Березов, Сургут и Каркаралинск, вели бои за Ишим, угрожали Кургану и Ялуторовску.
В свою очередь общее количество бойцов и командиров регулярных частей Красной армии и иррегулярных коммунистических формирований, принявших участие в подавлении Западно-Сибирского мятежа, приближалось к численности полевой советской армии. Боевые действия, которые велись в феврале апреле 1921 г. на охваченной этим восстанием территории, по масштабам и военно-политическим результатам вполне можно приравнять к крупной армейской операции времен гражданской войны.
К настоящему времени имеется довольно значительный пласт мемуарной и исследовательской литературы как специальной, так и близкой по тематике, в которой история Западно-Сибирского мятежа нашла свое отражение. Эта литература создавалась в разное время, отличавшееся политико-идеологическими условиями научной деятельности, с различных методологических позиций. Как следствие, в публикациях появилось много не только не совпадающих, но даже и прямо противоположных точек зрения. Все это побуждает к историографической саморефлексии с целью выявления и отделения крупиц истинного знания от всего остального, неизбежно сопутствующего исследовательскому процессу, определения новых перспективных направлений работы, формулировки актуальных задач и оптимальных путей их решения.
К сожалению, уже имеющиеся историографические публикации по данной теме по многим причинам не отвечают этим требованиям . Первые три из них, опубликованные около четверти века тому назад, не охватывают основного корпуса специальной литературы, вышедшей в свет в последнее десятилетие. К тому же они устарели в методологическом отношении, а высказанные в них оценки требуют существенной корректировки. Что же касается историографических публикаций И. В. Скипиной, то они представляют «образец» научной недобросовестности и профессиональной некомпетентности. Настоящая статья призвана восполнить выявленный пробел.
Несмотря на масштабность и общероссийскую значимость Западно-Сибирского мятежа, советская историография не относила его в отличие от «махновщины» на Украине, «антоновщины» в Тамбовской губ. или событий в Кронштадте к числу приоритетных проблем гражданской войны. Напротив, Западно-Сибирское восстание изучалось крайне слабо и фрагментарно. По количеству специальных публикаций оно явно уступало таким типологически тождественным, но не столь масштабным явлениям, какими были украинская «махновщина» или тамбовская «антоновщина». В справедливости этого утверждения легко убедиться, проанализировав, прежде всего, численность и характер мемуарных и исследовательских изданий, посвященных Западно-Сибирскому восстанию.
К началу 1990-х годов их количество составляло всего около двух десятков названий разного жанра и объема (преимущественно тезисов и мелких статей), опубликованных в основном в три этапа: 1920-е начало 1930-х годов , начало 1950-х середина 1970-х годов и период перестройки . Самыми значительными из них как по объему, так и по количеству рассмотренных проблем, по использованной источниковой базе, по полноте описания конкретных событий были небольшие монографии М. А. Богданова и К. Я. Лагунова .
Весьма примечателен также тот факт, что почти за три четверти века о Западно-Сибирском восстании появилась только одна документальная публикация по частному вопросу , несмотря на наличие огромного корпуса хорошо сохранившихся архивных источников.
Правда, Западно-Сибирский мятеж так или иначе попутно освещался в значительном количестве книг и статей, посвященных смежной проблематике и выполненных как в региональных , так и в общероссийских территориальных рамках . Однако большинство авторов этих публикаций (кроме В. К. Григорьева, В. И. Шишкина и Ю. А. Щетинова) не работало самостоятельно с ключевыми источниками по теме исследования, а основывало свои суждения преимущественно на публикациях предшественников, дополненных архивными или газетными данными случайного характера, игравшими иллюстративную роль.
Последнее обстоятельство предопределило скудность новой эмпирической информации в указанных работах, обилие фактических ошибок и, как следствие, вторичный характер большинства высказанных в них оценок. Это позволяет практически без ущерба для дела исключить названные публикации из предмета историографического анализа. Хотя необходимо отметить, что в трансляции и закреплении сложившихся представлений они сыграли заметную роль.
Структура исследовательской проблематики истории Западно-Сибирского мятежа в советской историографии долгое время оставалась слабо разработанной и дифференцированной. До начала 1990-х годов мемуаристы и историки ограничивались освещением весьма узкого круга вопросов, причем редко какой из них анализировался специально. В большинстве случаев свое понимание той или иной проблемы авторы излагали в общем контексте описания мятежа в целом или его отдельных очагов (например, в Ишимском, Курганском или Петропавловском уездах, на Тобольском севере или в Нарымском крае). Такой подход не способствовал постановке новых научных проблем и, соответственно, разработке концепции изучаемого явления.
Основное внимание мемуаристов и исследователей концентрировалось на освещении социально-политических причин восстания, состава его руководителей и участников, классового характера и политической направленности повстанческого движения, хода боевых действий обеих сторон и непосредственных результатов мятежа. Причем акцент явно делался на освещении военной стороны события, тогда как многие проблемы, раскрывающие социально-политическое и идейное содержание восстания, не рассматривались совсем либо упоминались вскользь. Например, совершенно вне поля зрения историков оставались демографические, моральные, психологические аспекты события, вопросы о взаимоотношениях повстанцев и местного населения, об участии и роли органов ВЧК, революционных и военно-революционных трибуналов в подавлении восстания, о долгосрочных последствиях мятежа. Советские историки никогда не работали на уровне персоналий, без «выхода» на который нельзя рассчитывать ни на полноту воссоздания картины такого события, ни тем более на глубину его осмысления. Введенный исследователями в научный оборот фактический материал, составляющий главную ценность любого исторического сочинения, в текстах занимал подчиненное место, явно уступая по объему ритуальным рассуждениям, почерпнутым со страниц «Краткого курса истории ВКП(б)» и дублировавших его многочисленных пропагандистских изданий.
Несмотря на разногласия по отдельным вопросам, имевшиеся среди мемуаристов и исследователей, к началу 1960-х годов в советской историографии сложилась довольно стройная и непротиворечивая концепция, объяснявшая происхождение, динамику и итоги Западно-Сибирского восстания. В развернутом виде она прозвучала в монографии М. А. Богданова, а в сжатом в специальной статье, опубликованной в энциклопедии «Гражданская война и интервенция в СССР» .
Основные причины Западно-Сибирского мятежа советские мемуаристы и историки видели в слабости местных органов так называемой диктатуры пролетариата, зажиточности сибирского крестьянства и высоком удельном весе в его составе кулачества, организационно-политической деятельности контрреволюционных сил, якобы создавших подпольный Сибирский крестьянский союз, а также в отступлениях от классового принципа и нарушениях революционной законности при проведении продразверстки. Причем решающую роль мемуаристы и исследователи, начиная с секретаря ЦК РКП(б) Е. М. Ярославского и руководителя полномочного представительства ВЧК по Сибири И. П. Павлуновского, почти всегда отводили идейно-политической и организационной деятельности Сибирского крестьянского союза, называвшегося ими детищем партии эсеров.
Заметим, что, как правило, эти же факторы, за исключением двух последних, указывались советскими историками при объяснении причин возникновения других восстаний, происходивших в Сибири в 19201922 гг. Тем самым специфика Западно-Сибирского мятежа 1921 г. выявлялась недостаточно, что противоречило принципу историзма. Конкретный эмпирический материал, на который мемуаристы и исследователи ссылались при доказательстве существования на территории Тюменской губ. и смежных с ней уездов ячеек Сибирского крестьянского союза и ведущей роли в нем партии эсеров, был исключительно узким, имел главным образом чекистское происхождение и абсолютно не подвергался проверке на фактическую достоверность, а воспринимался некритически. Как следствие такого отношения к источникам, в научный оборот были введены недостоверные данные о наличии на территории Тюменской губ. подпольных белогвардейских организаций корнета С. Г. Лобанова в Тюмени и С. Долганева в Тобольске, ликвидированных чекистами в начальный период восстания.
Относительно причин Западно-Сибирского мятежа серьезные разногласия в среде советских мемуаристов и исследователей имелись в трактовке только двух вопросов. Первый из них роль Сибирского крестьянского союза. Еще в начале 1920-х годов особую позицию по этому поводу сформулировал П. Е. Померанцев. Профессиональный историк и коммунист, работавший в годы гражданской войны сначала сотрудником Реввоенсовета 5-й армии, а затем начальником историко-информационного отделения штаба помощника Главнокомандующего всеми вооруженными силами республики по Сибири, Померанцев имел доступ практически ко всей военно-оперативной информации, за исключением части чекистской, и очень хорошо представлял предысторию и ход мятежа . На основании имевшихся в его распоряжении источников Померанцев пришел к заключению, что Сибирский крестьянский союз не оказал сколько-нибудь существенного воздействия на возникновение Западно-Сибирского восстания, поскольку сам находился в стадии становления. По мнению Померанцева, Союз не являлся массовой крестьянской организацией, так как крестьянство оставалось лишь «объектом его провокации» .
Другой вопрос, вызвавший разногласия среди историков, это истоки и природа политического недовольства сибирских крестьян накануне мятежа. Померанцев считал восстания 1920 начала 1921 г. в Сибири анархическим протестом всего крестьянства против политики военного коммунизма. И. П. Павлуновский видел в Западно-Сибирском мятеже проявление нового мелкобуржуазного типа контрреволюции, возникшего после разгрома главных вооруженных сил белогвардейцев. М. Я. Беляшов, М. А. Богданов, В. К. Григорьев и Ю. А. Щетинов возникновение недовольства местного крестьянства связывали исключительно с отступлениями от классового принципа и нарушениями революционной законности при проведении продразверстки. Ряд других исследователей указывали причины более глубокого и общего порядка. Например, Ю. А. Поляков и И. Я. Трифонов главным называли кризис политики военного коммунизма, а В. И. Шишкин еще и недовольство всего крестьянства советской властью как носительницей этой политики.
По вопросу о социальном составе участников Западно-Сибирского мятежа в советской историографии существовал большой разброс мнений: от «чисто крестьянского» (П. Е. Померанцев , П. И. Павлуновский) до «чисто белогвардейско-кулацкого» (К. Хейфец, П. Сидоров, И. Т. Белимов), а между ними различные комбинации из указанных выше социально-политических сил. Столь значительные расхождения в оценках являлись отражением ряда факторов: плохого знания большинством мемуаристов и историков фактической стороны событий, низким уровнем профессиональной подготовки одних, строгой ориентацией на догматические установки, сформулированные в «Кратком курсе истории ВКП(б)», других. Показательно, что даже ленинская оценка мелкобуржуазной стихии как главной опасности для диктатуры пролетариата после ликвидации основных белогвардейских фронтов большинством исследователей так и не была воспринята. По сути дела, встав на позиции «Краткого курса истории ВКП(б)», они ленинской точке зрения скрыто оппонировали.
Большинство советских мемуаристов и историков движущей силой Западно-Сибирского мятежа считало местное кулачество и остатки колчаковцев. Что же касается трудящегося крестьянства, то его частичное участие в восстании большинство авторов признавало, но объясняло исключительно привходящими обстоятельствами: принуждением со стороны повстанческого руководства, экономической зависимостью бедноты от кулаков или политической несознательностью бедняков и середняков. Приведем в качестве примера мнение М. А. Богданова, которое было довольно типичным. «Костяк армии мятежников, утверждал Богданов, составляло местное кулачество. Командные должности замещались колчаковскими офицерами. В основной же массе она представляла собой сборище дезертиров и насильно мобилизованных или временно поддавшихся на удочку кулацкой агитации крестьян» . Правда, материал, который мемуаристы и историки использовали для доказательства такой точки зрения, был мизерным по объему, в основном локальным по масштабам и периферийным по месту. Он не убеждал читателя в правильности таких выводов.
Советская историография, как правило, квалифицировала Западно-Сибирский мятеж как белогвардейско-кулацкий или эсеро-кулацкий по руководству и характеру, антисоветский по политической направленности. Все эти утверждения были слабо фундированы фактическими данными. Доказательство белогвардейско(-эсеро)-кулацкой сущности Западно-Сибирского восстания осуществлялось при помощи нехитрого приема, когда анализ конкретных фактов подменялся рассуждениями об объективной роли, которую рядовые мятежники якобы играли в качестве союзников кулаков и белогвардейцев. Наличие у повстанцев лозунга «За советы без коммунистов» в принципе признавалось, однако изначально в объяснении этого явления советские историки послушно следовали в фарватере ленинских оценок. Выдвижение этого лозунга они считали тактическим маневром руководителей мятежа, стремившихся таким образом скрыть истинные реставраторские намерения, и оценивали как «провокационную формулу», а созданные мятежниками советы квалифицировали как «органы прикрытия контрреволюции» .
Лишь в статьях В. И. Шишкина по вопросу о социальной природе Западно-Сибирского и ряда других восстаний начала 1921 г. была изложена иная точка зрения. В них утверждалось, что эти мятежи имели «массовый крестьянский характер», а выдвижение повстанцами лозунга «За советы без коммунистов» связывалось с кризисом всей советской политической системы, разразившимся на рубеже 19201921 гг. Однако эти положения высказывались Шишкиным в самом общем виде, не были подкреплены фактическим материалом и не нашли развития в последующих работах автора.
В публикациях И. П. Павлуновского, П. Е. Померанцева и М. А. Богданова обсуждались вопросы о политической и военной организации мятежников, о взаимоотношениях в повстанческой среде, о политической и военной организации мятежников. Все названные авторы считали, что повстанцы были организованы в военном отношении, для чего, по мнению Померанцева и Богданова, они прибегли к помощи военных специалистов из числа членов Сибирского крестьянского союза, но не имели единой политической организации. В объяснении последнего обстоятельства взгляды Павлуновского, Померанцева и Богданова разошлись. Павлуновский утверждал, что этому помешали органы ВЧК, которые в конце 1920 начале 1921 г. разгромили Сибирский крестьянский союз . Померанцев полагал, что это произошло главным образом по причине непринятия повстанцами программы Сибирского крестьянского союза, а Богданов объяснял такую ситуацию успешными операциями органов ВЧК и действиями войск Красной армии, не позволившими мятежникам создать единого руководящего органа власти .
Относительно много внимания в сочинениях советских мемуаристов и историков уделялось описанию внешней стороны военных событий. Ими были выявлены главные очаги мятежа и примерно определена численность повстанцев в этих районах, поименно названы некоторые руководители восстания, даны сведения о частях Красной армии, принимавших участие в подавлении мятежа, названы главные военные операции советских войск, приведены потери сторон в ряде боев. В советской литературе последовательно проводилась мысль о том, что мятежники были хорошо организованы и вооружены. В частности, Богданов утверждал, что «весь район мятежа был разбит на 4 фронта», что руководили штабами, командовали фронтами и армиями бывшие царские и колчаковские офицеры, что едва ли не половина рядовых повстанцев имела на вооружении винтовки . В статье М. Я. Беляшова, бывшего в 1921 г. секретарем Макушинского райкома РКП(б), эта картина была дополнена не соответствующей действительности информацией о наличии у некоего полковника Сватоша регулярной радиосвязи с белогвардейским заговорщическим центром в Архангельске, а через него «с англо-американскими империалистами» .
Однако подход к освещению даже вопросов военно-боевого характера в советской историографии отличался тенденциозностью. Действия мятежников изображались в ней исключительно негативно и квалифицировались как политический и уголовный бандитизм, для чего, как правило, использовалась отнюдь не научная лексика. Авторы концентрировали внимание в основном на терроре повстанцев против коммунистов и советских активистов, разграблении ссыпных пунктов и колхозов, разрушении линии железной дороги и средств связи. Что же касается «красной» стороны, то ее действия освещались и интерпретировались исключительно в позитивном ключе. Показывалось героическое поведение коммунистов и красноармейцев в боях, их гуманность по отношению к мирному населению и пленным повстанцам .
Столь же односторонне и декларативно изображались в советской литературе отношение мирных жителей к восстанию и взаимоотношения мятежников с местным населением. Например, М. А. Богданов утверждал, что восстание вызвало «глубокое возмущение» большинства трудящегося крестьянства и с самого начала осуждалось им. Более того, Богданов заявлял, что основные массы трудового крестьянства «принимали активное участие в ликвидации кулацко-эсеровского мятежа» . Однако приведенные автором единичные примеры говорили не впользу, а против его точки зрения.
В работах советских историков много внимания уделялось освещению деятельности коммунистов по организации разгрома мятежа, подчеркивалась важная роль, которую сыграли в ликвидации повстанческого движения меры политического характера, предпринятые коммунистической партией и советской властью. В ряду последних решающее значение безоговорочно отводилось решениям X съезда РКП(б) о замене разверстки продналогом, которое называлось главным средством, способствовавшим нормализации политической ситуации в западносибирской деревне. Причем перелом в настроении той части среднего крестьянства, которая приняла участие в мятеже, датировался уже мартом 1921 г. Однако оба тезиса звучали исключительно декларативно, поскольку реальные процессы, происходившие на селе летом осенью 1921 г., мемуаристы и историки практически не освещали, завершая изложение событий освобождением от повстанцев Сургута, Березова и Обдорска.
Советская историография признавала Западно-Сибирский мятеж самым крупным контрреволюционным вооруженным выступлением начала 1920-х годов, имевшим широкую социальную базу в лице мощного сибирского кулачества и остатков колчаковщины. Его главное значение историки видели в опасности, созданной трехнедельным перерывом железнодорожного сообщения между центральной Россией и Зауральем, который, в свою очередь, привел к лишению советской власти возможности получать хлеб из Сибири, являвшейся тогда наряду с Северным Кавказом главным источником продовольствия. На этом основании М. А. Богданов даже утверждал, что Западно-Сибирское восстание представляло для советской власти гораздо большую угрозу, чем «антоновщина», «сапожковщина» или «махновщина» . Правда, этот тезис вызвал возражение со стороны И. Я. Трифонова и не получил поддержки других исследователей.
В то же время в советской литературе совершенно безосновательно акцентировалось внимание на том, что Западно-Сибирский мятеж являлся одним из звеньев в цепи других антикоммунистических вооруженных выступлений, поразивших различные районы советской республики. Богданов даже писал о вероятности использования Западно-Сибирского восстания для «вооруженного вмешательства империалистических держав» в одном случае и о возможности «вмешательства иностранных империалистов с целью грабежа Севера и оказания помощи мятежникам оружием и боеприпасами через Обскую губу» в другом . Причем в последнем случае Богданов некритически воспроизвел позицию председателя Тюменской губчека П. И. Студитова, подвергнутую в марте 1921 г. резкой критике со стороны центрального военного руководства как абсолютно беспочвенную.
При анализе итогов мятежа советские историки ограничивались указанием на людские и материальные потери сторонников коммунистической власти, на разрушение сельского партийно-советского аппарата, сокращение абсолютной численности и удельного веса кулацко-зажиточных элементов в составе местного крестьянства. Вопрос о людских потерях, которые понесли повстанцы и мирное население, о политике властей по отношению к участникам восстания, о судьбах оставшихся в живых участников мятежа и членов их семей, а также поддерживавшего повстанцев населения в литературе даже не ставился.
Следовательно, можно утверждать, что в советской историографии имелась довольно простая и в значительной мере стандартная социологическая схема, с марксистских классовых позиций объяснявшая происхождение, природу и итоги Западно-Сибирского мятежа. Она базировалась на ограниченном количестве источников, отражавших это событие только с точки зрения коммунистических властей, и хорошо вписывалась в контекст советской историографии гражданской войны в России. Но в ней недоставало главного: правды жизни во всем ее богатстве и противоречивости. И особенно, конечно, недоставало людей с их интересами, поступками, настроениями, сомнениями, ожиданиями, страхами и надеждами, которые и создают неповторимый колорит любого исторического события.
Объясняя наличие в советской историографии крупных пробелов и тенденциозных интерпретаций многих проблем отечественной истории, современные исследователи, как правило, первоочередную и главную причину такого удручающего положения склонны были видеть в недоступности необходимых источников и лишь затем в индивидуальной научной квалификации, методологической зашоренности, в наличии внешней и внутренней цензуры.
Видимо, общего правильного ответа на данный вопрос не существует. Скорее наоборот: в каждом конкретном случае он должен быть и будет различным. В данном случае представляет интерес проведенный нами анализ архивных листов использования, заполненных главным советским исследователем Западно-Сибирского мятежа М. А. Богдановым. Этот анализ свидетельствует о том, что историк в конце 1950-х годов имел доступ и был знаком практически со всеми ключевыми документами мятежников, партийно-советских, военных, чекистских и ревтрибунальских органов, хранившимися в бывшем Центральном государственном архиве Советской Армии (ныне Российский государственный военный архив), в архивах Новосибирска, Омска и Тюмени. Следовательно, первоочередным барьером, который не смог преодолеть Богданов, были интеллектуальные ограничения, поставленные марксистско-ленинской методологией с ее классовым подходом, а вовсе не дефицит источников. В результате доступный исследователю фактический материал, довольно хорошо отражавший богатство жизненных связей, противоречий и коллизий, не был воспринят им во всей его полноте. Богданов его частично просто проигнорировал, частично загнал в прокрустово ложе классовой схемы.
Что же касается зарубежной литературы, то история Западно-Сибирского мятежа освещалась в ней скупо. Заслуживают внимания, пожалуй, только две работы. Первая из них это небольшие по объему воспоминания некоего П. Турханского, который во время восстания сидел в тюрьме Тюменской губчека и в качестве источника информации использовал обильно циркулировавшие тогда и после его подавления слухи.
Турханский утверждал, что на вопрос о том, кто был инициатором восстания, ответить трудно, поскольку «крестьяне держались очень осторожно, и ни одна губчека не предвидела, что готовится» . Тем не менее мемуарист склонялся к тому, что мятеж возник стихийно и распространялся стремительно, почти в один день охватив всю бывшую Тобольскую губ. Он полагал, что почти все сельское население восстало добровольно, а возглавляли повстанцев солдаты-фронтовики. «В руководстве восстанием, по мнению Турханского, офицеры участия не принимали»27. Однако он упомянул о раскрытии чекистами офицерского заговора в Тюмени, в который оказались вовлечены сотрудники местной губчека. Мемуарист считал, что у восставших не было единого руководящего центра. В статье Турханского конкретно был назван только один орган повстанческой власти, созданный в Тобольске. Но как наименование такового (Временное Северное Сибирское правительство), так и сроки его существования (34 месяца) были указаны неверно.
Характеризуя настроения и поведение повстанцев, Турханский ограничился указанием на развязанный ими в деревне антикоммунистический террор и на антиеврейские погромы, на повсеместную замену на контролируемой мятежниками местности волисполкомов советов дореволюционными волостными правлениями. Он отметил переход на сторону мятежников ряда красноармейских частей, в том числе с артиллерийскими орудиями, и обратил внимание на недоверие к перебежчикам со стороны повстанцев, утверждая, что последние убивали всех перешедших к ним красноармейцев, кроме тех, кто имел нательные кресты. Турханский писал, что «красная» сторона развязала против мятежников жестокий террор, расстреливая каждого пятого, включая детей и женщин. Ликвидацию мятежа мемуарист датировал весной 1921 г., объясняя ее тем, что «с наступлением весны крестьян потянуло к земле» .
Второй является монография М. С. Френкина, посвященная крестьянским восстаниям в советской России периода гражданской войны . Ее автор не имел доступа к архивам и газетам, находившимся в СССР, а базировался исключительно на опубликованные источники, мемуары, исследования советских и зарубежных историков. Однако даже этот небольшой круг источников и литературы Френкин не смог критически проанализировать, грамотно структурировать и обобщить. В результате его книга оказалась богато насыщена ошибками фактического и концептуального характера.
Назовем только главную из них. По сути дела ключевую роль на всех этапах Западно-Сибирского восстания от его возникновения до поражения М. С. Френкин отводил деятельности Сибирского крестьянского союза. Работу этого Союза историк считал решающей причиной возникновения мятежа, утверждая, что особенно широкая сеть ячеек Союза была создана в Тюменской, Алтайской и Омской губ., а также в Курганском уезде Челябинской губ. Исследователь писал, что Сибирский крестьянский союз вносил «определенное организационное начало в крестьянское движение всей этой колоссальной территории», «сыграл крупнейшую организационную роль в проведении Западно-Сибирского восстания» . В «незрелости» и ошибочной тактике Сибирского крестьянского союза Френкин видел одну из главных причин поражения западносибирских повстанцев. Он заявлял, что Союз «запоздал с восстанием, в то время когда (так в тексте. В. Ш. ) предпосылки для него созрели уже в феврале 1920 г., когда сложившаяся политическая обстановка была более благоприятной для восстания и несравненно сложней для Советского правительства» . Между тем, как хорошо известно даже по чекистским публикациям, в феврале 1920 г. никакого Сибирского крестьянского союза не существовало.
Френкин считал, что, несмотря на военные и организационные успехи западносибирских повстанцев, их поражение было предопределено. Свою позицию исследователь аргументировал сложившейся военно-политической обстановкой и огромным перевесом сил у советской власти. «Они восстали слишком поздно, писал историк, когда большевики победоносно завершили гражданскую войну в борьбе с главным противником, располагали огромной армией и сумели разгромить Кронштадтское восстание в марте 1921 г.» .
Перестройка и гласность спровоцировали общественный интерес к истории Западно-Сибирского мятежа, облегчили историкам доступ к ранее засекреченным источникам по теме исследования, позволили высказываться без оглядки на коммунистическую цензуру. Однако изучение Западно-Сибирского мятежа по-прежнему отставало от исследования «махновщины» , «антоновщины» и Кронштадтского восстания . Хуже того, в начале 1990-х годов общественный интерес к истории этого драматического события взялись удовлетворять люди, профессионально плохо подготовленные для решения столь сложной задачи, никогда не занимавшиеся изучением Западно-Сибирского восстания, не знавшие не только новых, но и старых источников по данной теме. В результате появились тезисы, газетные и журнальные статьи С. Новикова, В. А. Шулдякова и А. А. Штырбула , повторявшие основные положения коммунистической концепции, изложенной раньше в публикациях Т. Д. Корушина, И. Т. Белимова и М. А. Богданова, но выдававшиеся за новое слово исторической науки.
Тем не менее рубеж 19801990-х годов ознаменовался первыми плодотворными попытками переосмысления отдельных эпизодов Западно-Сибирского восстания. Начало этому процессу положили публикации К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина, написанные с использованием ряда источников, хранившихся в архиве управления Федеральной службы безопасности по Тюменской области, а также документальная публикация Т. Б. Митропольской и О. В. Павлович. В названных работах был введен в научный оборот новый фактический материал о событиях кануна и начала мятежа в Тюменской губ. и в Кокчетавском уезде Омской губ., внесены частичные коррективы в имевшуюся концепцию Западно-Сибирского мятежа.
Принципиально важно, что в работах К. Я. Лагунова и А. А. Петрушина было впервые открыто заявлено, что дело о подпольной организации С. Г. Лобанова в Тюмени являлось ничем иным, как чекистской фальсификацией, осуществленной для того, чтобы перенести ответственность за возникновение широкомасштабного мятежа на контрреволюцию и тем самым хотя бы частично оправдаться перед центральными властями. В результате исследователями был поставлен под сомнение принципиальный вывод советской историографии о наличии контрреволюционного подполья в качестве важнейшей причины Западно-Сибирского восстания.
Большой новый фактический материал, характеризующий политическую обстановку в Тюменской губ. осенью зимой 1920 г., был приведен К. Я. Лагуновым. В его публикациях впервые дана картина того насилия, которое учинили продработники в тюменской деревне. Лагунов ввел в научный оборот многочисленные свидетельства крестьян, сельских коммунистов и советских работников, утверждавших, что по преступности деяний и жестокости поведения посланцы города в деревне превзошли все то, что полтора два года тому назад здесь же вершили колчаковские каратели. К сожалению, этот большой массив уникальных источников был введен Лагуновым без ссылок на место их хранения, что затрудняет проверку данного материала на фактическую достоверность и объективность его интерпретации исследователем.
Если судить по количеству публикаций, то можно сделать вывод, что изучение Западно-Сибирского мятежа заметно активизировалось в 1990-е годы. За это время появились статьи и тезисы О. А. Белявской , В. П. Большакова , И. И. Ермакова И. В. Курышева , Ф. Г. Куцан , В. В. Московкина , В. П. Петровой , И. Ф. Плотникова , Н. Л. Проскуряковой , О. А. Пьяновой , Ю. К. Рассамахина , Н. Г. Третьякова , В. Б. Шепелевой , В. И. Шишкина , увидело свет новое издание книги К. Я. Лагунова . В 1996 г. в Тюмени была проведена специальная научная конференция, посвященная 75-летию Западно-Сибирского восстания, тезисы выступлений участников которой опубликованы. В очередном романе омского писателя Михаила Шангина Западно-Сибирский мятеж стал предметом художественного исследования . Информация о восстании 1921 г. нашла отражение в «Очерках истории Тюменской области» и монографии В. В. Московкина .
Однако количество названных публикаций не должно вводить в заблуждение или настраивать на мажорный лад. Основным видом научной продукции по-прежнему оставались малоформатные издания: тезисы и небольшие статьи. Не лучше обстоят дела с их качеством. Значительная часть тезисов написана вне проблемного подхода и носит обзорный характер, что свидетельствует, как минимум, о поверхностном знании авторами публикаций предмета исследования, непонимании его многогранности и сложности. Складывается впечатление, что большинство авторов таких работ жаждало как можно скорее приобщиться к актуальной теме, нежели действительно углубить ее понимание. Пожалуй, наиболее ярким образчиком публикаций такого рода можно назвать тезисы В. Б. Шепелевой, беспредметно рассуждавшей на трех страницах о причинах мятежа. Показателем глубины понимания автором происшедших событий является то, что восстание 1921 г. получило в тезисах Шепелевой троякое название: Петропавловско-Ишимского, Западно-Сибирского и Западносибирско-Североказахстанского.
К тому же постсоветская историография Западно-Сибирского мятежа начала 1990-х годов оказалась серьезно поражена очередным политико-идеологическим недугом на этот раз вирусом антикоммунизма. Ярким образчиком откровенно конъюнктурных поделок стали статья И. В. Курышева и тезисы И. Ф. Плотникова, умудрившихся не сообщить ни одного нового факта, но зато заклеймить коммунистов и воскурить фимиам крестьянам-повстанцам. Точно такой же неприкрытой тенденциозностью грешит объемный роман М. С. Шангина . Не лишены декларативности и заданности тезисы В. П. Большакова , М. А. Ильдера и В. В. Московкина, основанные на ограниченном по объему материале, к тому же, как правило, случайного характера.
Безусловно большего можно было ожидать от нового, расширенного варианта книги К. Я. Лагунова, опубликованной в 1994 г., когда у автора появилась возможность высказаться без оглядки на цензуру. Однако последняя по времени публикация Лагунова производит впечатление произведения, состоящего из механически объединенных фрагментов, написанных в разное время, с разных методологических позиций и даже как будто разными людьми. В ней отдана богатая дань не только искусственно поставленной проблематике, но и надуманным представлениям, сформированным советской историографией еще в доперестроечный период. Качество и достоверность последней публикации К. Я. Лагунова резко снижает обилие авторских домыслов и тенденциозных интерпретаций фактического материала, многочисленные внутренние противоречия и фактические ошибки, отсутствие научно-справочного аппарата, что не позволяет произвести проверку процитированных источников и приведенных данных.
Но особенно странное, мягко говоря, впечатление производит недавняя статья докторанта Уральского государственного университета В. В. Московкина, опубликованная в журнале «Вопросы истории». Ее автор, претендовавший на обобщающую характеристику восстания крестьян Западной Сибири, продемонстрировал грубейшее нарушение этических норм по отношению к трудам предшественников (впрочем, в последнее время в отечественной историографии эти нарушения приобрели такие масштабы, что скоро, видимо, станут нормой). Как свидетельствует анализ содержания статьи Московкина, с большинством публикаций по теме исследования он просто не знаком. Как следствие такого отношения к историографии, в статье В. В. Московкина отсутствует «набор» проблем, необходимых для раскрытия исследуемой темы. Большую часть работ таких коллег, как М. А. Богданов, К. Я. Лагунов и Н. Г. Третьяков, Московкин формально игнорирует, однако их фактический материал и выводы широко заимствует, не делая соответствующих ссылок на публикации предшественников.
К тому же автор очень плохо знает источниковую базу. Усугубило же ситуацию удручающее доверие Московкина ко всему, что он обнаружил в немногих прочитанных им архивных текстах. Из-за этого возникает серьезное сомнение в том, что докторант имеет представление о такой элементарной исследовательской процедуре, как критика источников. В результате исключительно важные вопросы истории восстания (например, настроение и поведение мятежников) освещаются автором на основании коммунистических и чекистских пропагандистских «страшилок», тогда как собственные материалы повстанцев не используются. В довершение ко всему статья Московкина изобилует фактическими неточностями , противоречиями и совершенно бездоказательными утверждениями , свидетельствующими о том, что ее автор плохо знает и еще хуже понимает предмет своих изысканий. Это лишь некоторые «минусы» постсоветской историографии.
Но нельзя не видеть и значительного прогресса в изучении темы. Например, безусловным шагом вперед стало появление в 1990-е годы около десятка публикаций, выполненных в «проблемном ключе» и четко ориентированных на решение конкретных исследовательских задач. Простой перечень названий статей и тезисов О. А. Белявской, Ф. Г. Куцан, Н. Л. Проскуряковой, Ю. К. Рассамахина, Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина свидетельствует о значительном по сравнению с советским периодом историографии расширении исследовательской проблематики.
Для объяснения изучаемых событий историки все реже стали обращаться к догматизированной марксистско-ленинской методологии с ее принципом партийности и классового подхода. Вместо нее все шире используются научный объективизм и подлинный историзм, методы социальной психологии и исторического краеведения. В то же время трудно согласиться с В. П. Большаковым, утверждающим, что методологическим ключом к познанию феномена Западно-Сибирского мятежа может послужить русская религиозная философия «Серебряного века» . К сожалению, В. П. Большаков не конкретизировал свое предложение. На наш взгляд, вернее идти по пути использования междисциплинарных методов исследования, активнее используя подходы, наработанные в политологии, исторической социологии, культурологии и психологии личности.
В лучших публикациях 1990-х годов достаточно четко прослеживается ориентация на решение двух тесно взаимосвязанных исследовательских задач: во-первых, на критический анализ ключевых положений советской историографии, во-вторых, на поиск новых ответов на центральные вопросы темы. Ведется эта работа на более широкой, чем раньше, источниковой базе, в том числе с привлечением документов органов ВЧК, революционных и военных революционных трибуналов, органов военного управления, которые ранее находились на секретном хранении или доступ к которым имел ограниченный характер.
Совершенно естественно, что в 1990-е годы большое внимание историков привлек исходный вопрос о генезисе Западно-Сибирского восстания: его социально-экономических и политических условиях, общероссийских и местных причинах, как благоприятствовавших, так и препятствовавших обстоятельствах.
В публикациях К. Я. Лагунова, А. А. Петрушина, Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина было приведено много доказательств беспочвенности утверждений чекистов, а вслед за ними советских мемуаристов и историков о решающей роли контрреволюционных заговоров в Тюмени, Ишиме и Тобольске в подготовке мятежа, представлены убедительные документальные свидетельства, опровергающие утверждения чекистов о наличии в Тюменской губ. сети ячеек Сибирского крестьянского союза, якобы проводившего там контрреволюционную работу . Тем самым один из ключевых выводов советской историографии, отводившей решающую роль в подготовке мятежа Сибирскому крестьянскому союзу и другим подпольным организациям, был подвергнут обоснованной критике как противоречащий фактам.
Однако преодоленным до конца этот тезис считать нельзя. Например, сильный «отпечаток» советской историографии в данном вопросе без труда прослеживается во всех публикациях Лагунова, в том числе в его последней книге. Парадоксально, но факт: исследователь, не скрывавший своих исходных антикоммунистических методологических позиций, своей симпатии по отношению к крестьянам-мятежникам и антипатии по отношению в коммунистическому режиму, при освещении вопроса о роли эсеров и Сибирского крестьянского союза в подготовке Западно-Сибирского мятежа так и не смог самостоятельно выработать объективной научной позиции. С большим удивлением обнаруживается, как автор, некритически используя источники чекистского происхождения, живописует создание, планы и деятельность подпольной сети ячеек партии эсеров и Сибирского крестьянского союза в Тюменской губ. .
Вот как, например, Лагунов излагает намерения контрреволюционного подполья: «Распропагандировать и поднять на Советскую власть зажиточных, своевольных сибирских мужиков, перерезать их руками Транссибирскую магистраль, отторгнуть Сибирь от России, превратив в антибольшевистский плацдарм, обеспеченный людьми, сырьем, продовольствием, а потом при помощи американских и японских империалистов скакануть с него на революционный Питер вот какую идею вынашивали заговорщики» . Такие заявления вызывают вполне закономерные вопросы о том, в каких документах эта идея была изложена, где эти документы хранятся и почему ни одного из них Лагунов не привел в порядке доказательства своей точки зрения?
Довольно путанные суждения содержатся в книге Лагунова по вопросу о результатах практической деятельности контрреволюционного подполья. В одном случае он, как ни странно, открыто солидаризируется с В. И. Лениным, которого в своих работах иначе как главным виновником всех крестьянских бед не называет. Хорошо известно, что часть вины за восстания, прокатившиеся по России весной 1921 г., В. И. Ленин попытался возложить на эсеров и меньшевиков, заявив, что они «помогают колеблющейся мелкобуржуазной стихии отшатнуться от большевиков, совершить передвижку власти Такие люди помогают мятежам ». Ленинская подсказка пришлась Лагунову «ко двору». «Именно так &132;помогают мятежам! буквально восклицает он. Вот это, пожалуй, наиболее точное определение роли эсеров в крестьянском восстании 1921 года» .
В другом же месте Лагунов утверждал совсем иное, заявляя, что «Крестьянский союз как по нотам разыграл прелюдию восстания 1921 года» . Но оба эти суждения «повисают» в воздухе из-за отсутствия в книге достоверных подтверждающих фактов. Тем не менее Лагунов повторил трактовки ряда проблем, дававшиеся советской историографией и являвшиеся не чем иным, как прямым отражением чекистской фальсификации. Последнее наглядно свидетельствует о том, как трудно бывает исследователям прорваться сквозь многослойную и плотную завесу лжи, которую содержат некоторые источники коммунистического происхождения.
Двойственное впечатление оставляет публикация О. А. Пьяновой. Безусловной заслугой автора нужно признать введение в научный оборот важных сведений о людях, которые в феврале марте 1921 г. были арестованы, а затем репрессированы Омской губчека в качестве членов военной организации Омского комитета Сибирского крестьянского союза (в чекистских документах она называется по фамилии считавшегося ее руководителем Н. П. Густомесова «густомесовской» белогвардейско-офицерской подпольной организацией). На основе выявленных источников Пьянова сделала выводы о том, что эта организация не может считаться ни офицерско-белогвардейской по своему составу, ни играющей ведущую роль по отношению к крестьянским восстаниям начала 1921 г.
В то же время Пьянова допустила серьезную ошибку, считая показания, данные Густомесовым и его подельниками омским чекистам во время допросов, достоверными. Как следствие, Пьянова признала наличие «густомесовской» подпольной организации, считая, что таковая находилась на начальной стадии создания, была немногочисленной и мало что успела реально сделать . Между тем персональный состав «густомесовской» организации, в которую, как выяснила сама Пьянова, омские чекисты включили двух юнцов, двух студентов и двух женщин (одну с двумя, вторую с шестью детьми), должен был навести на мысль о том, что в действительности никакой подпольной организации не существовало.
В пользу такой гипотезы свидетельствует и тот факт, что несколько «членов» «густомесовской организации» не признали себя виновными, но были расстреляны, а в последующем реабилитированы как необоснованно репрессированные. Что же касается признательных показаний Густомесова и нескольких его подельников, то они не должны вводить исследователей в заблуждение. Такие показания являлись тривиальными самооговорами, техникой получения которых омские чекисты к тому времени владели в совершенстве.
В последней публикации К. Я. Лагунова была предпринята попытка разобраться еще в одной важной проблеме причинах, по которым Тюменское губернское руководство проводило столь жесткую политику в продовольственном вопросе и не пресекало произвол продработников. Исследователь нашел ряд обстоятельств, проливающих, по его мнению, свет на данную проблему: политический авантюризм и левацкие заскоки одних тюменских руководителей (восприятие сибирской деревни как сплошь кулацкой), карьеризм других, их общая духовная неразвитость и политическое бескультурье. Правда, все эти суждения носят слишком общий характер, и прозвучали они без «привязки» к конкретным фамилиям и фактам. Действия же самих продработников Лагунов квалифицировал как обострившие до крайности политическую обстановку в деревне, подготовившие благодатную почву для восстания и даже спровоцировавшие его .
Необходимо отметить, что тема провокации Западно-Сибирского мятежа в последней книге Лагунова проходит рефреном, причем как бы в двух аспектах и на двух уровнях: один это политика центральных и местных властей, другой преступные действия продработников. Но степень достоверности двух этих сюжетных линий у Лагунова различна. Тема провокации как объективного и непредумышленного результата действий продработников, особенно в Ишимском уезде, звучит довольно обоснованно и убедительно, хотя и здесь встречаются явные передержки . Но эта тема предстает исключительно авторским вымыслом, когда Лагунов начинает ее рассматривать на уровне политики губернского руководства и тем более на уровне партийно-правительственной политики.
В порядке иллюстрации приведу всего лишь две цитаты. «То, что в 192021 годах творилось в селах Тюменской губернии, лишь малая часть организованной и проводимой большевиками широкомасштабной, всесоюзной (так у автора. В. Ш. ) кампании по удушению крестьянства, превращению его в покорное, безропотное сословие» , таков один из центральных выводов Лагунова.
Еще более категоричен другой вывод, заключительный по своей сути. Автор утверждает, что в Тюменской губернии проводилось «намеренное натравливание сибирского крестьянина на советскую власть», что была «сознательная провокация восстания» . Однако каких-либо данных, могущих подтвердить авторскую позицию, в книге Лагунова не приводится.
Что же касается тезисов о слабости местных органов так называемой диктатуры пролетариата, о зажиточности крестьянства и высоком проценте в его составе кулачества как причинах Западно-Сибирского мятежа, то в публикациях 1990-х годов высказано мнение, что на концепцию советской историографии эти факторы совершенно «не работают», поскольку они являлись общими для всей Западной Сибири и Зауралья. Ссылка на эти причины не объясняет, почему восстание охватило одни районы западносибирского или уральского региона, но не произошло в других. Например, почему мятеж вспыхнул не в Алтайской губ., крестьянство которой было более зажиточным, чем тюменское, где действительно существовала довольно широкая сеть ячеек Сибирского крестьянского союза и где весной 1921 г. партийно-советское руководство Сибири ожидало, но так и не дождалось мощного антикоммунистического восстания .
В статьях Н. Г. Третьякова и В. И. Шишкина предложены совершенно иные, по сравнению с имеющимися в советской историографии, перечень и структура главных причин, вызвавших Западно-Сибирский мятеж. Это недовольство населения политикой центральных и местных, прежде всего губернских, властей (продразверстками, мобилизациями и трудовыми повинностями), не считавшихся с реальными интересами и объективными возможностями крестьянства, а также возмущение методами осуществления этой политики, злоупотреблениями и преступлениями сотрудников продовольственных органов. В качестве же непосредственного повода указываются на объявление в середине января 1921 г. семенной разверстки и попытки ее проведения на большей части Тюменской губ. и в Курганском уезде, а также вывоз взятого в счет разверстки хлеба с внутренних ссыпных пунктов к линии железной дороги в целях последующей отправки в центральную Россию . Эти выводы основываются на анализе достоверного фактического материала, но в то же время противоречат отдельным источникам коммунистического происхождения, отличающимся откровенной заданностью и тенденциозностью.
Одновременно в постсоветских публикациях 1990-х годов отмечается, что при анализе причин Западно-Сибирского мятежа ни в коем случае нельзя забывать о чисто политических факторах, имевших глубинное происхождение и характер. В частности, указывается, что на территории, охваченной восстанием, изначально существовали группы населения, которые были противниками советской власти в принципе и ее коммунистической разновидности в том числе. Особенно значительная доля настроенных таким образом сибиряков имелась среди казаков, лишенных коммунистическим режимом своего традиционного социального статуса и привычного смысла существования. Только таким образом можно объяснить высокую активность участия в мятеже казаков Петропавловского и Кокчетавского уездов, для которых продразверстка не была столь обременительной, как для ишимских крестьян, особенно если принять во внимание, что казаки саботировали ее выполнение.
Противники коммунистической партии и советской власти были и в других социальных слоях: в крестьянстве, среди интеллигенции, служащих, бывших торговцев и предпринимателей. В общей массе населения их количество было невелико. Но необходимо учитывать, что они были решительнее других категорий населения нацелены на борьбу с диктатурой пролетариата и пользовались авторитетом у местных жителей в силу своей грамотности, самостоятельности, трудолюбия, хозяйственных успехов и т. п.
Исследователи 1990-х годов, оппонируя предшествующей советской историографии, считали, что Западно-Сибирское восстание носило преимущественно стихийный характер. Эта общая формулировка подтверждается достоверными источниками и не вызывает возражений, но нуждается в дополнении описанием распространения повстанческого движения по территории Западной Сибири и Зауралья. К сожалению, в новейшей литературе появился упрощенный взгляд на динамику и механизм развития Западно-Сибирского восстания. Так, В. В. Московкин утверждает, что люди «без колебаний брались за оружие, едва услышав о свержении ненавистной власти у соседей», пишет «о едином порыве», в котором якобы поднялись на борьбу против коммунистического режима десятки тысяч крестьян . «Таким образом, заключает Московкин, крестьянское восстание почти мгновенно распространилось на огромную территорию Западной Сибири. Воинские части не смогли сдержать мощного натиска восставших в границах Ишимского уезда только потому, что оно было поддержано подавляющим большинством зауральских крестьян» .
Такая картина далека от действительности во многих отношениях. Прежде всего, она неверна потому, что основная масса крестьян и казаков не поддержала повстанцев, хотя многие им симпатизировали. У кого-то не хватило мужества, кто-то считал бессмысленным сопротивление, кто-то питал иллюзию, что произвол вершат местные власти вопреки высшему начальству. Более того, часть населения (коммунисты, советские работники, сотрудники милиции, колхозники) даже приняла участие в подавлении мятежа. Но никакого «единого порыва» в крестьянстве и казачестве не было. На самом деле проявилось разное отношение и различное поведение разных людей.
Н. Г. Третьяков, а вслед за ним и Московкин поддержали точку зрения советской историографии об Ишимском уезде как некоем эпицентре восстания, из которого оно затем распространилось на другие территории, а также представление о северной части Ишимского уезда современном Абатском районе в качестве исходного пункта мятежа . На самом деле, как свидетельствуют многочисленные источники, Западно-Сибирский мятеж начался не в одном, а в нескольких местах . Его первые очаги возникли примерно в одно и то же время и независимо друг от друга в разных районах Ишимского, Ялуторовского, Тюменского, Тарского и Тюкалинского уездов. Среди них Абатский район выделялся лишь тем, что восставшие в нем крестьяне сразу же вступили в вооруженный конфликт с находившимися там продотрядами и отрядами войск внутренней службы (ВНУС), охранявшими ссыпные пункты и занимавшимися сопровождением продовольственных грузов, и на первых порах даже добились успеха. В результате информация о восстании в Абатском районе немедленно поступила по военной линии в уездный и губернский центры, вследствие чего создалось ошибочное впечатление об этом районе как о первоисточнике мятежа.
В других же районах, где не было продотрядов или частей войск ВНУС, некоторое время происходило накапливание сил повстанцев, а об их конфликте с местными властями стало известно далеко не сразу и не в полном объеме. Последнее вовсе не означает, что не было никакого влияния повстанцев Абатского района на сопредельные территории. Оно на самом деле было, например, на близлежащие волости Тобольского и Тарского уездов, но не являлось решающим в отношении всех остальных районов.
В советской и постсоветской литературе неоднократно приводились оценки общей численности западносибирских повстанцев, причем в последнее время все чаще называлась цифра сто тысяч человек . Однако считать эту цифру сколько-нибудь научно обоснованной нельзя. Она в буквальном смысле слова взята «с потолка». Первая специальная попытка разобраться в данном вопросе была предпринята Третьяковым, который пришел к выводу, что численность восьми самых крупных повстанческих группировок, существовавших во второй половине февраля марте 1921 г., составляла не менее 40 тыс. человек . На наш взгляд, эта цифра явно занижена, поскольку Н. Г. Третьяков, во-первых, пользовался далеко не всеми и не самыми надежными источниками , во-вторых, он не учитывал численность мятежников на всей повстанческой территории в течение всего времени восстания.
Однако Московкину удалось основательно запутать и этот в принципе несложный вопрос, требующий поиска дополнительных надежных источников. С одной стороны, исследователь как бы согласился с оценками предшественников о стотысячной численности мятежников, с другой в заключительной части своей статьи заявил, что в мятеже «приняло участие практически все крестьянство Зауралья» . Если принять на веру последнее утверждение Московкина, то цифра участников восстания должна быть увеличена, как минимум, на порядок. Но самое главное, что тогда возникают новые вопросы: а кто же боролся с повстанцами и почему мятеж такого масштаба потерпел поражение?!
Принципиально иначе, чем в исследованиях советского периода, в публикациях 1990-х годов определяется состав мятежников. В них подчеркивается преобладание среди повстанцев крестьян всех без исключения социальных слоев, отмечается активное участие казаков, наличие представителей интеллигенции и служащих. Чаще всего эти утверждения просто декларируются без попыток изучить реальную ситуацию с использованием источников. Единственным исключением является рукопись диссертации Третьякова, в которой содержится большой фактический материал, обосновывающий новую точку зрения. При внешнем сходстве этого вывода с тем, что писали в начале 1920-х годов о Западно-Сибирском мятеже И. П. Павлуновский и П. Е. Померанцев, их принципиально отличает трактовка мотивов, по которым восстали сибирские крестьяне. Третьяков расценивает мятеж как защитную реакцию населения на государственный произвол и насилие.
Разные точки зрения высказаны в публикациях 1990-х годов по вопросу о повстанческом руководстве. Например, в книге К. Я. Лагунова последовательно проводится мысль о глубокой эволюции, которую со временем претерпели руководящие кадры повстанцев и даже все движение в целом. На ее страницах не раз можно встретить такие или близкие к этим утверждения: «По мере своего разростания вширь и вглубь движение все определеннее принимало эсеровскую окраску, все больше белых офицеров, торговцев, деревенских богатеев, кустарей становилось во главе отрядов, штабов, «советов»»; «Командный состав повстанцев постепенно обретал белый цвет, заполняясь бывшими низшими офицерами царской и колчаковской армий (подпрапорщиками, прапорщиками, фельдфебелями)»; «Западно-Сибирское восстание, зародившись стихийно как крестьянский бунт против беззаконий и насилий большевиков, позже по идейной сути своей действительно стало эсеровским, оказалось звеном в цепи антисоветских восстаний, поддержанных этой партией в кризисные 19201921 годы» . В этих выводах, не подкрепленных конкретным фактическим материалом, прослеживается полнейшая зависимость Лагунова от источников коммунистического и чекистского происхождения, его неспособность к критическому анализу доступной информации. Комментировать же зачисление Лагуновым фельдфебелей в число «белых» офицеров даже как-то неудобно, особенно если вспомнить широко бытовавшую в офицерской среде поговорку о прапорщиках, ставившую под сомнение даже их принадлежность к русскому офицерскому корпусу.
К иному выводу на основании изучения конкретного материала пришел Н. Г. Третьяков. В отличие от Лагунова Третьяков считает, что ряды повстанцев, как правило, возглавляли местные инициативные люди, пользовавшиеся доверием и авторитетом у местного населения, обладавшие военными знаниями, боевым опытом или навыками общественной работы, а их социальный статус не играл решающей роли . С оценкой Третьякова совпадает мнение Н. Л. Проскуряковой, изучившей биографию Г. Д. Атаманова одного из главных руководителей повстанцев Ишимского уезда .
На основе анализа программных документов и лозунгов повстанцев в литературе 1990-х годов сделан вывод о том, что у них отсутствовало единство взглядов по вопросам общественного и политического устройства России. Вместе с тем в публикациях приведены убедительные свидетельства того, что мятежников разных районов объединяло неприятие коммунистического режима. На этом основании высказано мнение о том, что первичной и основной характеристикой Западно-Сибирского восстания должна быть его антикоммунистическая направленность. Что касается позитивной составляющей общественно-политических настроений, взглядов и практического поведения повстанцев, то ее наиболее полно отражал лозунг «За советы без коммунистов», хотя в повстанческой среде имелись и другие политические установки . Однако их полный спектр и соотношение в литературе еще не выявлены. Тем не менее нужно согласиться с Н. Г. Третьяковым, пришедшим к выводу, что лозунг «За советы без коммунистов» «отражал подлинные политические устремления подавляющей части восставших крестьян, связывающих свои надежды на лучшую жизнь с советами, избавленными от диктата со стороны коммунистических организаций» .
Н. Г. Третьяковым, которого поддержал В. В. Московкин, поставлен под сомнение тезис советской историографии об определяющем влиянии решений X съезда РКП(б) на политическую ситуацию в западносибирской деревне, на настроение и поведение повстанцев . Взаимоисключающие суждения по этому вопросу содержатся в книге К. Я. Лагунова. Сначала он утверждает, что переход к продналогу «не изменил большевистской методы обращения с крестьянином», затем пишет, что поражению повстанцев «немало способствовали решения X съезда партии об отмене продразверстки» . В принципе гипотеза Третьякова представляется верной, но пока слабо фундированной фактическим материалом. Для ее доказательства необходимо специальное исследование форм и методов борьбы коммунистических властей с повстанческим движением весной осенью 1921 г., чего пока в литературе не сделано.
Единственное исключение составляют тезисы самого Третьякова, посвященные такому важному сюжету, как нарушения революционной законности «красной» стороной в ходе ликвидации Западно-Сибирского мятежа. Исследователь сделал принципиально важный вывод о том, что эти нарушения приняли широкие масштабы и даже местным партийно-советским руководством квалифицировались как проявления «красного бандитизма» .
Некоторые новые трактовки появились в современной литературе по вопросу о характере и значении Западно-Сибирского восстания. Например, Лагунов, взяв за основу его оценки знаменитое пушкинское определение «пугачевщины» как бунта «бессмысленного и беспощадного», добавил к нему два новых эпитета: «кровавый» и «безнадежный». Основанием для квалификации Западно-Сибирского восстания как безнадежного стало неудовлетворительное, по оценке Лагунова, военно-боевое состояние повстанческого движения, из-за чего оно было обречено на неизбежное поражение, а как бессмысленный мятеж трактовался по той причине, что «кровь, и муки, и слезы многих тысяч не спасли сибирского крестьянина от крепостного рабства» .
В иной системе координат подошел к рассмотрению этих же вопросов Третьяков. Исследователь поставил Западно-Сибирское восстание в один ряд с «антоновщиной» и Кронштадтским мятежом в политическом отношении и пришел к заключению, что оно «сыграло определяющую роль в принятии на X съезде РКП(б) решения об отмене одного из главных звеньев системы «военного коммунизма» продовольственной разверстки» .
С позицией Н. Г. Третьякова, не упоминая автора данной гипотезы, солидаризировался В. В. Московкин. По его мнению, восстание в Западной Сибири явилось «одним из сильнейших факторов, заставивших ленинское руководство в течение одного месяца прийти к осознанию необходимости пересмотреть важнейшие принципы политики «военного коммунизма» и начать переход к нэпу» . Однако если в отношении «антоновщины» и Кронштадта такой вывод имеет документальное подтверждение, то никаких фактов прямого или хотя бы косвенного характера относительно влияния Западно-Сибирского мятежа на изменение продовольственной политики РКП(б) Н. Г. Третьяков и В. В. Московкин не привели, и в архивных источниках их до сих пор не обнаружено. Все ограничилось очередной «голой» декларацией, не имеющей отношения к историческому исследованию.
Более того, в своей последней статье В. В. Московкин стал усиленно развивать сюжет о потенциальной военной опасности Западно-Сибирского восстания для коммунистического режима в масштабах всей России. С этой целью он нарисовал широкомасштабную картину, не имеющую, однако, никакого отношения к подлинным событиям. Вынужденные действия разрозненных повстанческих отрядов, уходивших из-под ударов красных войск от центра мятежа на периферию, В. В. Московкин изобразил как осмысленные и целенаправленные намерения (непонятно, правда, чьи, поскольку единое руководство у повстанцев Западной Сибири отсутствовало) придать движению едва ли не всероссийский характер. Он утверждал, что мятежники стремились «перенести восстание на всю Сибирь и Урал», что «их отряды на сотни километров продвинулись вглубь Томской губернии», на северо-западе «проникли в Архангельскую губернию, на юге в казахские степи» . По В. В. Московкину, события за Уралом «грозили отрывом Сибири от остальной России, открытием восточного фронта и новым витком крупномасштабной гражданской войны» .
Но и такие стратегические перспективы для фантазии В. В. Московкина оказались не пределом! Кронштадтское, Тамбовское и Западно-Сибирское восстания, полагает историк, представляли «в случае их слияния смертельную угрозу власти РКП(б)» . Правда, в горячке автор забыл только объяснить читателям немаловажную деталь как же могло состояться такое «слияние»?
Безусловно, геополитический анализ роли Западно-Сибирского мятежа необходим, но он должен строиться не на досужих домыслах и не при помощи безудержной авторской фантазии, а опираться на фактический материал и считаться с военно-политическими реалиями того времени. В действительности в географической удаленности Западно-Сибирского восстания от жизненно важных центров советской России были свои «минусы» и «плюсы». С одной стороны, восстание, несмотря на многочисленность его участников и территориальные масштабы, не представляло прямой военной угрозы столицам и основным пролетарским районам (в отличие от «антоновщины» и тем более от Кронштадта). Но, с другой стороны, именно по причине удаленности Западно-Сибирского мятежа от «красного» центра его было сложнее ликвидировать.
Однако главный феномен Западно-Сибирского восстания заключался, вопреки мнению В. В. Московкина, совсем в другом: отнюдь не в его прямой военной опасности для коммунистического режима, а в косвенной, опосредованной угрозе, состоявшей в непропуске сибирского хлеба в центр. Именно благодаря такому стечению объективных обстоятельств сложилась уникальная ситуация, которую можно сформулировать так: в феврале марте 1921 г. вопрос о судьбе государственной власти во многом определялся исходом вооруженной борьбы не в центре страны, как почти всегда было в истории России, а в отдаленной провинции, на просторах Западной Сибири.
Анализ отечественной историографии 1990-х годов позволяет утвержать, что публикации этого десятилетия в лучшем случае заложили лишь фундамент подлинно научной концепции истории Западно-Сибирского мятежа. Их выход в свет не ознаменовался введением в научный оборот объема информации, достаточного для перелома историографической ситуации, и тем более он не решил проблемы комплексного исследования темы. Большинство работ 1990-х годов было написано преимущественно в узких территориальных рамках Тюменской губ. и главным образом на материалах тюменских архивов. Даже в специальной диссертации Н. Г. Третьякова, которую нужно назвать наиболее глубоким и обстоятельным сочинением 1990-х годов, совершенно не использованы богатейшие источники центральных архивов России, Екатеринбурга и Челябинска. Если изучение «антоновщины» и Кронштадского мятежа увенчалось достижением качественно нового состояния историографии как на фактографическом, так и на концептуальном уровнях, то в изучении Западно-Сибирского восстания такого прорыва в 1990-е годы не произошло.
Более того, как свидетельствует содержание последней книги К. Я. Лагунова и публикаций В. В. Московкина, в объяснении ряда центральных вопросов истории Западно-Сибирского мятежа историки либо продолжают оставаться в плену у мифов, которые были сочинены чекистами и тиражированы советскими историками, либо создают новые мифы, столь же далекие от научных взглядов.
Последние два года ознаменовались заметной активизацией исследовательского интереса к истории Западно-Сибирского восстания. За это время вышли в свет воспоминания бывшего начальника 2-го Северного отряда советских войск И. Ф. Судниковича , принимавшего участие в подавлении мятежа на Обском севере, статьи и тезисы И. В. Курышева, В. Н. Меньшикова, В. П. Петровой, А. А. Петрушина, Н. Г. Третьякова, В. И. Шишкина.
Эти публикации неравноценны по своей значимости. Например, статьи В. П. Петровой носят обобщающий очерковый характер. Они не содержат постановки и решения новых научных проблем; в них нет новых фактических данных, что в какой-то мере оправдано жанром публикаций. Но в этих статьях отсутствуют необходимые для любого произведения обобщающего характера ключевые сюжеты и опорные факты. Более того, в публикациях В. П. Петровой имеется ряд фактических ошибок и бездоказательных утверждений . В результате заявленная в статьях тема не получила сколько-нибудь полного и убедительного освещения.
Относительно частным сюжетам посвящены тезисы В. Н. Меньшикова, А. А. Петрушина и В. И. Шишкина. Так, В. И. Шишкин проанализировал хранящиеся в управлении ФСБ по Тюменской области материалы архивно-следственного дела о тюменском «заговоре корнета Лобанова». На основании анализа имеющихся документов он пришел к выводу, что «заговор корнета Лобанова» являлся откровенной провокацией местных чекистов, преследовавшей цель объяснить крестьянское восстание в губернии происками контрреволюционного подполья .
В. Н. Меньшиков предпринял попытку дать характеристику начальнику Сибирского фронта повстанцев юга Ишимского уезда В. А. Родина. Она основывается на минимуме документов, обнаруженных в личном деле учителя Родина, хранящемся в Ишимском филиале государственного архива Тюменской области. Данная исследователем оценка Родина как человека, обладавшего «независимым и гордым характером», чутко реагировавшим на несправедливость со стороны властей, бывавшим резким и несдержанным, представляется близкой к истине . Такая оценка в основном подтверждается сведениями, содержащимися в опубликованных нами документах, имеющих повстанческое происхождение. Но она является неполной.
Краткий перечень основных направлений деятельности органов власти, созданных повстанцами в Сургуте и в Тобольске, содержится в тезисах А. А. Петрушина . К сожалению, автор в основном ограничился цитированием источников, не прибегая к их анализу.
Публикации И. В. Курышева и Н. Г. Третьякова посвящены важнейшим вопросам Западно-Сибирского восстания. Н. Г. Третьяков дал более полную и детальную, чем в тезисах 1994 г., картину дислокации, а также численности мятежников в феврале марте 1921 г. Однако по вопросу об общей численности западносибирских повстанцев он ограничился ранее высказанным предположением, что она, несомненно, превышала 40 тыс. человек .
Задачу проанализировать облик и поведение повстанцев предпринял И. В. Курышев. Но справиться со столь сложной темой автор не смог. Приведенный в статье фактический материал изложен бессистемно, а выводы не отличаются ни новизной, ни доказательностью .
Заметным событием в изучении Западно-Сибирского восстания стала проведенная в мае 2001 г. в Ишиме специальная научная конференция, посвященная 80-летию этого трагического события. Из тридцати опубликованных выступлений две трети так или иначе касаются заявленной проблематики конференции. Большой интерес представляют тезисы А. С. Иваненко о Тюменском губернском продовольственном комиссаре Г. С. Инденбауме, Н. Л. Проскуряковой о командирах повстанческого отряда Н. С. Григорьеве, И. Л. Сикаченко и П. С. Шевченко, Н. Н. Скаредновой о командире Голышмановского отряда ЧОН. Г. Г. Пищике, И. Ф. Фирсова о позиции сотрудников Ишимской уездной милиции накануне и в период мятежа, В. А. Шулдякова об участии в восстании казачества . Благодаря публикации названных тезисов в научный оборот был введен интересный фактический материал, раскрывающий малоизученные вопросы темы. Особенно важно, что исследователи обратились к изучению биографий людей, оказавшихся во время мятежа по разные стороны линии фронта. Правда, уровень теоретического осмысления рассмотренных вопросов оказался невысоким.
Важнейшим вкладом в разработку темы стало издание в 20002001 гг. двух специальных документальных сборников. В первом из них мятежные события освещаются в границах Тюменской губернии, во втором в масштабах всей повстанческой территории . В совокупности в обоих сборниках опубликовано около 1400 документов, извлеченных преимущественно из центральных и местных архивов, в том числе управления Федеральной службы безопасности по Тюменской области.
Эти документы освещают широкий круг вопросов, дающих представление о ключевых событиях Западно-Сибирского восстания: политику советской власти в деревне осенью 1920 зимой 1921 г.; настроение и реакцию населения на эту политику; динамику и географию мятежа; организационные мероприятия и поведение повстанцев; взаимоотношения мятежников и населения; деятельность органов советской власти по подавлению мятежа, включая участие органов ВЧК и ревтрибуналов; боевые действия сторон; соотношение политических, военных и карательных мер, использовавшихся советской властью для ликвидации мятежа. Опубликованные в сборниках материалы показывают непосредственные итоги и долгосрочные последствия Западно-Сибирского восстания, в том числе репрессии по отношению к его участникам на протяжении 19201930-х годов. Особый интерес представляют документы повстанческой стороны и материалы карательных органов советской власти: губернских чрезвычайных комиссий, уездных политбюро, революционных и военно-революционных трибуналов.
Веденный в научный оборот корпус источников является основополагающим для анализа феномена Западно-Сибирского восстания. Он дает ключ к пониманию подлинных причин, движущих сил, характера и трагического финала мятежа. Хочется надеяться, что опубликованные в сборниках документы станут тем фундаментом, опираясь на который исследователи пойдут дальше и глубже в изучении Западно-Сибирского восстания 1921 года, создадут его полномасштабную и объективную картину.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман написан Шангиным с нескрываемой антипатией ко всем коммунистам, встречающимся на его страницах. Что касается объективности и достоверности авторской позиции, то о ней можно судить хотя бы по такому факту. Для придания происходившим событиям большей значимости М. С. Шангин самовольно «снимает» с должности председателя Сибирского продовольственного комитета известного продработника Петра Кирилловича Когановича, а вместо него «назначает» еще более известного коммунистического деятеля Лазаря Моисеевича Кагановича, не имевшего, однако, никакого отношения ни к Сибири, ни тем более к возникновению Западно-Сибирского мятежа. (Cм.: Шангин М. Ни креста, ни камня., с.60).
Так, Московкин утверждает, что из 110 млн. пудов хлеба (правильно хлебофуража), назначенных на Сибирь по разверстке 1920/1921 гг., на Тюменскую губ. приходилось 6,5 млн. пудов (с.47). На самом деле в то время в продовольственном отношении Тюменская губ. не являлась частью Сибири и количество хлебофуража, назначенное по разверстке центра на Тюменскую губ., не входило в общесибирскую разверстку (кстати, аналогичную ошибку из публикации в публикацию повторяет В. П. Петрова).
Село Старо-Травное Ларихинской волости ошибочно названо Староправным, а Ново-Локтинское Уктузской волости Поволокинским (с.50).
Автор утверждает, что к середине февраля 1921 г. под напором повстанцев части Красной Армии отступали, «оставляя города», что восстание охватило «весь Курганский уезд» (с.51). В действительности двумя первыми городами Кокчетавом и Тобольском повстанцы овладели на неделю позднее, а в Курганском уезде мятеж охватил лишь северо-восточную часть и никакого «кольца окружения» Кургана, которое якобы пришлось прорывать (с.52), не существовало.
Военное положение в Курганском уезде было введено не 4 февраля (с.51), а постановлением &8470;8 президиума Челябинского губисполкома советов от 11 февраля и приказом &8470;8 Курганского уездного исполкома советов от 12 февраля 1921 г.
Решение о расстреле 24 заложников было принято коммунистическими властями Курганского уезда не в середине февраля, как можно понять из текста статьи Московкина (с.52), а 1 марта 1921 г.
Город Петропавловск переходил из рук в руки не трижды (с.52), а только дважды. Здесь повстанцы захватили не 8 орудий, а всего два, одно из которых было испорченым. В действительности 8 орудий и несколько пулеметов повстанцы взяли на ст. Озерная.
Попыток захватить уездные города Акмолинск и Атбасар (с.52) повстанцы не предпринимали.
Село Юдино (оно же Вознесенское) находилось в Ишимском, а не в Петропавловском уезде (с.56).
По «делу С. Г. Лобанова» в Тюмени было арестовано не 39, а 38 человек, 17 из которых были приговорены к расстрелу не чрезвычайной тройкой, а расширенным заседанием коллегии Тюменской губчека с участием секретаря губкома РКП(б) С. П. Аггеева и председателя губисполкома советов С. А. Новоселова. Этот приговор был приведен в исполнение не 4 (с.58), а 2 марта 1921 г.
Военного положения на территории Зауралья в феврале 1921 г. советские власти не вводили (с.5960). Это было сделано лишь в пределах нескольких уездов.
Никаких трех участков Северного (Ишимского), Южного (Петропавловского) и Западного (Камышловско-Шадринского) для управления советскими войсками (с.60) не существовало, как и не было создано повстанцами «мощных оборонительных рубежей» (с.6061) в районе Голышманово и Ярково.
Перечень ошибок можно продолжить. В данном случае мы не приводим большое количество совершенно нелепых суждений и утверждений Московкина, являющихся результатом авторской интерпретации источников и его своеобразного понимания точнее, непонимания происходивших событий.
На 54 странице Московкин утверждает, что на освобожденной повстанцами территории упразднялись «советские учреждения и восстанавливались добольшевистские», а буквально на следующей, 55 странице пишет, что повстанцы «сохраняли советы как органы власти. Таким образом, на практике проводился в жизнь лозунг За советы без коммунистов».
Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.
антибольшевистское восстание в главной базе Балтийского флота, городе-крепости Кронштадте,
где размещались корабельные команды,
береговые части и вспомогательные подразделения моряков общей численностью свыше 26 тысяч человек.
Восстание, проходившее под лозунгом «Власть Советам, а не партиям!»,
сразу оказалось в центре внимания большевистского руководства.
1921. Степан Петриченко (указан стрелкой) среди участников восстания
На исходе Гражданской войны обстановка в России резко обострилась. Значительная часть крестьянства и рабочих не только открыто выражали протест против монополии большевиков на политическую власть, но и предпринимали попытки её ликвидации силой оружия. Возмущения вызывал произвол большевиков под лозунгом утверждения диктатуры пролетариата, а по сути – диктатуры партии.
В конце 1920 – начале 1921 вооруженные восстания крестьян охватили Западную Сибирь, Тамбовскую, Воронежскую губернии, Среднее Поволжье, Дон, Кубань, Украину, Среднюю Азию. Все более взрывоопасной становилась ситуация в городах. Не хватало продовольствия, многие заводы и фабрики закрывались из-за нехватки топлива и сырья, рабочие оказывались на улице.
Волнения в Петрограде, выступления в других регионах страны оказали серьезное влияние на настроения моряков, солдат и рабочих Кронштадта. Моряки Кронштадта, являвшиеся главной опорой большевиков в октябрьские дни 1917 года, одними из первых поняли, что советская власть оказалась, по существу, подменена властью партийной, а идеалы, за которые они боролись, оказались преданными.
28 февраля моряки линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» приняли резолюцию, которую вынесли на обсуждение представителей всех кораблей и военных частей Балтийского флота. Резолюция, в сущности, была требованием соблюдать права и свободы, провозглашенные в октябре 1917 года. Она не содержала призывов к свержению правительства, а была направлена против всевластия коммунистической партии.
Боевые корабли "Петропалвловск" и "Севастополь" в порту Кронштадта
Кронштадтцы требовали ликвидации «самодержавия коммунистов».
Днем 1 марта на Якорной площади Кронштадта состоялся митинг, собравший около 16 тысяч человек. Его участники подавляющим большинством голосов поддержали резолюцию моряков линкоров «Петропавловск» и «Севастополь».
Сразу после митинга состоялось заседание партийного комитета коммунистов крепости, на котором обсуждался вопрос о возможности вооруженного подавления сторонников принятой резолюции.
2 марта в Доме просвещения Кронштадта собралось делегатское собрание представителей. Главным на заседании был вопрос о перевыборах Кронштадтского Совета. Большинством голосов собрание выразило недоверие коммунистам, призывая их добровольно отказаться от власти.
Вдруг поступило сообщение, что коммунисты крепости готовятся к сопротивлению. В связи с этим было решено срочно создать Временный революционный комитет (ВРК) для поддержания порядка в Кронштадте, во главе которого встали избранный на собрании президиум в количестве 5 человек и председатель делегатского собрания, глава ВРК Кронштадтского восстания - старший писарь с линкора «Петропавловск» Степан Максимович Петриченко (1892 - 1947).
Власть в Кронштадте без единого выстрела перешла в руки ревкома. Этому способствовал развал большевистских ячеек военных и гражданских организаций Кронштадта. Выход из партии продолжался вплоть до последнего штурма крепости, когда уже было ясно, что осажденные обречены.
Ревком взял на себя подготовку выборов в Совет путем тайного голосования, предоставив право участвовать в них и вести свободную агитацию всем политическим силам социалистической ориентации.
Известия о событиях в Кронштадте вызвали резкую реакцию советского руководства. Делегация кронштадтцев, прибывшая в Петроград для разъяснения требований матросов, солдат и рабочих крепости, была арестована.
4 марта Совет Труда и Обороны утвердил текст правительственного сообщения. Кронштадтское движение объявлялось «мятежом», организованным французской контрразведкой и бывшим царским генералом Козловским (командовавшим артиллерией крепости), принятая кронштадтцами резолюция – «черносотенно-эсеровской».
3 марта Петроград и губерния были объявлены на осадном положении. Эта мера была направлена скорее против возможных демонстраций питерских рабочих, чем против кронштадтских матросов.
Власти готовились силой оружия подавить восстание. Утром 3 марта во все части, на корабли Балтийского флота был направлен приказ, в котором всем комиссарам предписывалось находиться на местах; запрещалось собрание в присутствии посторонних лиц; всех замеченных в агитации против советской власти предлагалось арестовать. Власти приняли меры, чтобы изолировать Кронштадт от внешнего мира, закрыв доступ в Петроград морякам и красноармейцам крепости.
5 марта был отдан приказ об оперативных мерах по ликвидации «мятежа». Была восстановлена 7-я армия под командованием М. Н. Тухачевского, которому предписывалось подготовить оперативный план штурма и в «кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте». Штурм крепости был назначен на 8 марта.
Надежда на быстрый разгром восстания в день открытия Х съезда не оправдалась. Понеся большие потери, карательные войска отступили на исходные рубежи. Одна из причин этой неудачи крылась в настроениях красноармейцев; дело дошло до прямого неповиновения и выступлений в поддержку Кронштадта. Волнения в воинских частях усиливались, красноармейцы отказывались идти на штурм крепости, звучали призывы «бить коммунистов».
Власти боялись, что восстание перекинется на весь Балтийский флот. Чтобы заставить воинские части наступать, командованию пришлось прибегнуть к репрессиям и угрозам. Ненадежные части были разоружены и отправлены в тыл, а те, кого посчитали зачинщиками, публично расстреляны.
В ночь на 16 марта после интенсивного артиллерийского обстрела крепости начался ее новый штурм. Когда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно, по предложению штаба обороны крепости защитники ее решили уйти из Кронштадта в Финляндию. После положительного ответа из Финляндии начался отход к финскому берегу. Перейти границу успели около 8 тысяч человек и почти все члены кронштадтского ВРК и штаба обороны.
Красная армия атакует Кронштадт по льду Финского залива
К утру 18 марта крепость оказалась в руках большевиков. Началась расправа над гарнизоном Кронштадта. Само пребывание в крепости во время восстания считалось преступлением. Прошло несколько десятков открытых судебных процессов. Особенно жестоко расправлялись с моряками линкоров «Севастополь» и «Петропавловск».
К лету 1921 года к расстрелу были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. Кроме того, с весны 1922 года началось массовое выселение жителей Кронштадта.
Советское руководство было информировано о характере кронштадтского движения, его целях, руководителях, о том, что ни эсеры, ни меньшевики, ни зарубежные силы не принимали в нем участия. Однако объективная информация тщательно скрывалась от населения, и вместо нее предлагалась фальсифицированная версия о том, что кронштадтские события были якобы делом рук эсеров, меньшевиков, белогвардейцев и международного империализма. Официальную версию власти рассчитывали подтвердить фактами в ходе масштабного публичного процесса над «мятежниками». Предполагалось, что наряду с руководителями восстания показания будут давать лица, связанные с западными разведками, и представители оппозиционных партий. В качестве главных обвиняемых должны были выступить председатель ВРК Петриченко и генерал Козловский. Однако главных фигур процесса арестовать не удалось, и процесс так никогда и не состоялся.
Оставшиеся в живых участники кронштадтских событий позднее неоднократно вновь репресcировались.
В 1990-х годах их осуждение было признано необоснованным, а они были реабилитированы.
Кронштадт. Вечный огонь
