Открылась дверь и медсестра завела в нашу палату мужчину лет пятидесяти. Невысокого, с подвижными глазами, одетого в серый больничный халат. Показала на свободную койку и ушла.
Обычно больные сразу же ложатся, однако, новичок даже не стал присаживаться. Он медленно ходил около окна, потом более быстрым шагом начал ходить по всей палате.
Лежавший около стены Петрович, которого мы называли «Пожарник», первым начал задавать новичку вопросы, знакомиться, так сказать. Думаю, что его интерес был вызван полной противоположностью этих людей. «Пожарник», он действительно работал в пожарной части города, был высокий, грузный, с большим округлым лицом, медлительными движениями.
Что случилось? Что ты все время ходишь? Полежи! Может, легче будет. Как звать-то?
Михаил – откликнулся новичок. – А лежать я не могу. Я всегда в движении, всю жизнь. А сейчас с животом непорядок. Я в плену был. Почти четыре года. Как мы там жили? Лучше не вспоминать.
Вечером, когда заняться уже вообще было нечем, я обратился к Михаилу с просьбой рассказать, как все-таки он попал в плен, а главное, как ему удалось вернуться оттуда живым.
Михаил помолчал, как бы сосредоточиваясь, собираясь с мыслями, и сказал:
Вспоминать те печальные дни тяжело, но ты молодой, войны не видел, поэтому считаю, что прошлое не должно навсегда уйти вместе с нами. Так что слушай.
В конце августа 1941 года наши части под натиском немецких войск отступали к побережью Черного моря.
Поступила команда собираться на берегу одной из бухт, куда за нами подойдут корабли.
Шли быстрым маршем и, вскоре, увидели море, а на берегу скопление пехоты. Я так прикинул, было от 70 до 90 тысяч солдат. Мы присоединились к ним и стали ждать. Солнце пекло неимоверно. Пошла вторая половина дня. Горизонт моря был чист. Корабли так и не появились.
Вскоре послышался отдаленный гул. Он быстро нарастал и вот уже по всей возвышенности берега показались немецкие машины и мотоциклы. Мы оцепенели. Никто не ожидал такого быстрого появления моторизованных частей противника. Они остановились. Нам казалось, что это какая-то грозная, нависшая лавина, готовая в любую минуту сорваться и покатиться, уничтожая все на своем пути.
Со стороны немцев заплясали блики отражающихся в окулярах биноклей лучей склоняющегося к горизонту солнца. Видимо они изучали и оценивали увиденное.
Мы были совершенно не защищены. Никаких естественных или подготовленных специально укрытий. Из оружия у пехоты только винтовки и автоматы.
Командование немцев, поняв безнадежность положения наших войск, направило в нашу сторону автомобиль. Подъехав на расстояние выстрела, он остановился, и из динамика на ломаном русском языке прозвучали команды: «Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь! Складывайте оружие! Стройтесь в колонну по 5 человек. Двигайтесь строго по дороге. Сдавшимся будет сохранена жизнь».
Михаил помолчал и, как бы вопросительно, сказал:
И что удивительно, при абсолютной неопределённости нашей дальнейшей судьбы, паники, хаоса не было! Война приучает к восприятию самой тяжелой ситуации чуть ли не как обычной или даже неизбежной.
Прошла команда от солдата к солдату: «Все документы, карты уничтожить, готовиться к сдаче. Надо выжить!».
Я, как и все, положил в кучу оружия свою винтовку и патроны и в колонне стал подниматься вверх по дороге.
Когда подошли к расположению немецких войск, колонну остановили. По бокам колонны стали немецкие солдаты с автоматами.
Подошел немецкий офицер и с трудом выговаривая русские слова, отрывисто крикнул: «Юде! Выходи!»
Никто из колонны не вышел, и тогда офицер пошел вдоль колонны, сам выборочно подходил к пленным, тер пальцем в перчатке у них за ухом, брезгливо нюхал и шел дальше. На одного из пленных он указал автоматчикам, те повели его за пригорок, и вскоре оттуда послышались автоматные выстрелы.
Было очень жарко, и где-то на 3 сутки некоторые пленные, обессилев, стали падать на землю.
Охранники колонны оттаскивали обессилевших в сторону и в упор расстреливали.
Видимо это происходило по всей колонне, потому что опять от одного к другому стали передавать команду: «Кто покрепче не давать падать ослабевшим. Поддерживать их и вести до привала».
Я был молодым, крепким – мне было всего 20 лет. Скольким нашим я спас жизнь трудно сказать. Ослабевшим помогали и другие молодые солдаты. Ни одного пленного больше не оставляли лежать, и расстрелы прекратились.
Так мы и дошли до железнодорожной станции. Там нас рассортировали, как мне показалось, в зависимости от возраста и физического состояния. Я попал в группу таких же молодых, крепкого телосложения мужчин, и нас отправили в Германию.
Наш вагон отцепили от состава на одном из полустанков. Мы были в центре чужой для нас страны. Всех вывели и построили в одну длинную шеренгу. Подошла группа немцев в гражданской одежде. По их походке, манере держаться было видно, что это, скорее всего, местные сельские жители.
Так и оказалось. Переводчик объявил, что нас направляют на сельскохозяйственные работы, но при малейших нарушениях порядка провинившихся немедленно будут заключать в концлагерь.
Немцы в гражданском стали ходить вдоль шеренги и отбирать для себя работников. Один из них что-то сказал переводчику и тот громко спросил: «Кто из вас имеет опыт работы с бензиновыми моторами?»
Я не имел такого опыта, но увлекался техникой и хорошо знал устройство двигателей. В колхозе меня часто приглашали ремонтировать их. Я мгновенно подумал: «Или будет вообще неизвестно какая работа, или то, с чем я уже знаком». Я вышел из шеренги и направился к переводчику. Однако такая поспешность не понравилась охранявшим нас солдатам. Одна из винтовок уперлась в мою грудь. Да! Поступок был необдуманный и рискованный – стреляли охранники в военнопленных без предупреждения.
Тем не менее, психология молодого, крепкого организма всегда брала во мне верх. Я не испытывал страха. Это ставило меня на грань жизни. Впрочем, кто знает? Может безрассудное бесстрашие и дало мне возможность выжить.
Во всяком случае, в той ситуации я своими действиями и окриками охранников привлек внимание переводчика и моего будущего хозяина. Они подошли ко мне. Хозяин – как я впоследствии его называл, был невысокого роста полный мужчина лет шестидесяти. Внимательно осмотрев меня и потолкав в плечо, он сказал: «Гут! Геен.»
Часа примерно через два мы были уже на ферме, которую немцы называли «бауришесхоф», и хозяин сразу повел меня к рабочему месту. Это была небольшая насосная станция, состоящая из двигателя, снятого с какого-то старого автомобиля, и смонтированного с ним водяного насоса. Все оборудование и горюче смазочные материалы находились в земляных нишах. Одна из них с проемом около 40 см и глубиной до 3 метров была не занята. Для чего она предназначалась, и как ее удалось вырыть, я так и не понял, но именно она сыграла решающую роль в моей жизни в плену.
Михаил прервал свой рассказ. Самый полный из нас тут же спросил:
А как вас там кормили?
В отношении еды. Учитывая наше положение в чужой стране, должен признать, что она была приемлемой. Может потому, что хозяин ел с работниками за одним столом – кормили нас неплохо. Конечно, мы не наедались досыта, поэтому, когда хозяин, перед тем как приступить к еде, молился и при этом закрывал глаза, мы успевали взять из общего блюда по несколько кусочков мяса.
А что все-таки с той нишей в земле? Как она могла сыграть в Вашей жизни какую-то роль – спросил я Михаила.
Вот и сыграла! Я, кроме работы на насосной станции, выполнял и другие поручения. Однажды в конце лета меня вместе с другими работниками-военнопленными поставили перекопать большой земельный участок. Мне досталась такая густо заросшая травой полоса, что лопата еле-еле входила в землю. Понятно, что я стал отставать.
В это время находившийся невдалеке хозяин, очевидно подъехавший на лошади, так как на нем была соответствующая одежда и плетка в руке, направился к нам.
Увидев, что я копаю медленно и отстал от остальных, он быстро подошел ко мне и со словами «Шнель, шнель арбайтен» вскинул руку с плетью, явно намереваясь ударить меня.
Конечно, если бы мне было 45-50 лет, я, скорее всего, закрыл бы лицо, нагнулся и подставил под удар свою спину. С возрастом жизнь ценишь больше, чем боль от удара плеткой. Но я был молодой, страха не испытывал и среагировал мгновенно.
Лопата в моих руках взлетела вверх.
Увидев, что я замахнулся, хозяин застыл с плеткой в поднятой руке. Я тоже застыл с поднятой, с небольшим разворотом, лопатой.
Прошло несколько секунд и хозяин, сделав два шага назад, медленно опустил плетку, потом повернулся и, не говоря ни слова, ушел.
Все работники побросали лопаты, подбежали ко мне и наперебой стали кричать: «Что ты наделал? Ты замахнулся на хозяина! Тебе конец! Сейчас он приведет солдат, и тебя отправят в концлагерь!».
Эти слова, как холодный душ, остудили мою голову. Мысли лихорадочно бились в моем мозгу: «Бежать? Но куда? Глубокий немецкий тыл. Кругом поля. Леса, где можно было бы спрятаться, не видно на многие километры».
Я опустился на землю. У меня перед глазами замелькали картинки из детства. Вот мама всегда с улыбкой склоняется надо мной. А вот папа с ремнем в руках направляется ко мне с «воспитательной» целью, а я, как всегда, ловко протискиваюсь под громоздкий диван и жду, когда придет бабушка и скажет, что уже можно вылезать.
«Хозяин показался! – крикнул кто-то из работников. – С ним один солдат. Солдат с винтовкой».
Стоп! Ниша на моей водокачке. Там можно спрятаться!
Я пригнулся и бегом побежал к своему рабочему месту.
«Господи!» – каждый, наверное, сказал бы. Какой это по-детски наивный поступок! Но в этот момент я думал только об одном – быстрее спрятаться.
Я спустился в траншею, лег на землю и боком стал продвигаться вглубь ниши. Как я уже говорил, она была, как узкая и глубокая, до трех метров, земляная расщелина. Снаружи доносились приглушенные голоса. Работники, по требованию хозяина, звали меня, повторяя, что мне некуда деваться и будет лучше, если я сам оставлю свое убежище.
Только на следующую ночь, более чем через сутки, я решился выбраться наружу.
На краю траншеи лежал сверток с куском хлеба, двумя вареными картофелинами, а рядом фляжка с водой. Я поел, размялся и, как только начало сереть, снова забился в свою спасительную «нору».
Так продолжалось трое суток. На четвертые сутки, утром, в траншею спустился старший из работников-военнопленных и сказал: «Все! Хозяин тебя простил. Вылезай и приступай к работе. Поливать нужно».
Я выбрался из своего заточения, поблагодарил работников, которые меня подкармливали, и принялся налаживать работу насосной станции. Больше никаких конфликтов с хозяином, до самого освобождения нашей армией, не было.
Ну, а как остальным работникам плетки доставалось от хозяина? – спросил заинтригованный таким необычным рассказом «пожарник».
Нет. Из тех военнопленных, с которыми я работал, такого не случалось. Правда, один из военнопленных, с которым я познакомился по дороге домой, говорил, что по нему плётка походила. Он не уточнил, при каких обстоятельствах это было, но поднимал рубашку и показывал следы ударов на спине. Я даже запомнил его фамилию – Почитаев Фёдор Ефимович.
Ну вот. Собственно говоря, за время нахождения в плену я реально на грани жизни был два раза – продолжил он.
Про первый я вам рассказал, а второй случился там, где ожидать или предвидеть его было невозможно.
У меня вдруг, как мне казалось, без всякой причины, сильно заболел живот.
Хозяин в этот день куда-то отлучился, его не было. Старший из работников, заметив, что я часто, чуть ли не бегом, стал посещать туалет, подошел и стал расспрашивать:
Что? Живот болит?
Да вот, что-то крутит прямо-таки. И резкие боли – ответил я.
Значит так: здесь недалеко есть медицинский пункт, я туда ходил, когда у меня один раз сильно разболелась голова. Иди туда, попроси лекарство. Попьешь, и все пройдет. С болями в животе шутить нельзя.
Я довольно быстро дошел до здания с надписью «Кранкенхаус». С помощью жестов, показывая на свой живот, а потом на дверь туалета, объяснил встретившей меня медицинской сестре, швестер по-немецки, свою проблему и стал просить лекарство.
Но она строго и настойчиво, перемежая немецкую речь с плохо произносимыми русскими словами, стала говорить, что нужно полечиться у них, полежать два-три дня, попринимать лекарство.
Закрыв лицо марлевой повязкой и надев на руки резиновые перчатки, она вывела меня из приемной комнаты, проводила до конца коридора, показала на другой туалет и открыла дверь расположенной рядом палаты.
Заходить, раздеваться, ложиться – несколько раз повторила она и, закрыв дверь, ушла.
Я огляделся. Комната представляла собой небольшую больничную палату с одним окном. У стен стояли две койки. На одной из них лежал мужчина. Увидев меня, он приподнялся и сразу по-русски начал спрашивать:
Ты у кого работаешь? Далеко отсюда? Что у тебя за болезнь?
Рассказав ему свою историю в двух словах, я поинтересовался, кто он и давно ли здесь лежит.
Мужчина представился Василием, русским военнопленным, работающим так же, как и я, у местного фермера – бауэра.
Меня только что привезли. – сказал он. - Не могу точно определить, чем я отравился. Ел со всеми работниками. Им хоть бы что, а у меня открылась тошнота и боли в животе. Хозяин заставил немедленно отвезти меня в больницу, сюда. Я не чувствую себя плохо, но полежать, отдохнуть от тяжелой работы – это же несбыточная мечта каждого из нас, пленных работников. Так что, Михаил, считай, нам с тобой повезло. Полежим денька три…
Василий не успел закончить радужного описания нашего «отдыха», как вошла медсестра. В руках у нее был небольшой поднос и на нем две мензурки с жидкостью.
Ложиться в постель. В постель! – потребовала она, обращаясь ко мне.
Когда я лег, медсестра поставила на прикроватную тумбочку Василию, а затем и мне, мензурки, сказала, что это лекарство нужно выпить и ушла.
Я приподнялся и протянул руку к мензурке. Но тут у меня резко заболел живот. Я быстро оделся и пошел в туалет.
Возвратившись в палату примерно через 5-6 минут, я увидел страшную картину.
Василий лежал, запрокинув голову. Глаза его закатились, изо рта шла пена, тело беспорядочно дергалось.
Стоявшая на его тумбочке мензурка была пустой. «Значит, выпил…» - мелькнула мысль, и меня покрыл холодный пот.
Я бросился к окну, распахнул его и выпрыгнул во внутренний дворик. Пригнувшись, обошел здание, вышел на улицу и уже через полчаса был на своей водокачке.
Старшему работнику сказал, что мне дали лекарство и отпустили. Попросил ничего не говорить нашему хозяину.
Что удивительно, проблемы с животом сразу прекратились. Видимо, при стрессовых ситуациях организм мобилизует такие мощные внутренние силы, что все болезни отступают.
Мне часто снится эта бесконечная лента пленных под палящим солнцем, битком наполненные вагоны, идущие в чужую страну, моя спасительная земляная ниша и, я думаю, пусть все будет, но только бы не было войны.
Больше всего советских военнопленных приходится на первые два года войны. В частности, после неудачной Киевской оборонительной операции в сентябре 1941 года в немецком плену оказалось около 665 тыс. солдат и офицеров РККА, а после провала Харьковской операции в мае 1942 года к немецким войскам попало более 240 тыс. красноармейцев.
Первым делом немецкие власти проводили фильтрацию: комиссаров, коммунистов и евреев незамедлительно ликвидировали, а остальных этапировали в создаваемые в спешном порядке специальные лагеря. Больше всего их было на территории Украины – около 180. Только в печально известном лагере Богуния (Житомирщина) насчитывалось до 100 тыс. советских солдат.
Пленным приходилось совершать изнурительные марш-броски – по 50-60 км в день. Путь нередко затягивался на целую неделю. Питание на марше не предусматривалось, поэтому солдаты довольствовались подножным кормом: в пищу шло всё – колоски пшеницы, ягоды, желуди, грибы, листва, кора и даже трава.
Инструкция предписывала конвоирам всех обессиленных уничтожать. Во время движения 5-тысячной колонны военнопленных в Луганской области на отрезке пути длиной в 45 километров «выстрелом милосердия» охрана убила 150 человек.
Как отмечает украинский историк Григорий Голыш, на территории Украины погибло около 1,8 млн. советских военнопленных, что составляет примерно 45% от общего числа жертв среди военнопленных СССР.
Даты бывают разные. Какие-то вызывают заслуженную гордость и светлую память. Но есть даты скорби и предостережения. К последним всегда относилось начало Великой Отечественной войны.
Три четверти века прошло. За это время мы так и не смогли до конца осознать, какой ценой удалось дойти до Победы. Ведь рядом с героями фронта и тыла, партизанских отрядов и подпольных организаций, стоят жертвы и палачи. Новгородская земля с 1941 по 1944 год испытала на себе все ужасы войны и оккупации. 7 декабря 1947 года в Новгороде начался открытый суд над немецкими военными преступниками.
Хорошо известна немецкая фотография, сделанная на шоссе между Мясным Бором и Чудовом: на размытой дождями дороге установлен плакат с надписью: «Здесь начинается задница мира!». Советские солдаты в немецких лагерях военнопленных то, что с ними происходило, называли куда более кратко и ёмко: ад. Мало кто из них смог выжить, кому-то после гитлеровских лагерей пришлось попасть в сталинские. Поэтому рядом с воспоминаниями, опубликованными во время «оттепели» и «перестройки», стоят и их уголовные дела. Слова вчерашних военнопленных можно сравнить с официальными данными ЧГК – Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, созданной в ноябре 1942 года.
В своих послевоенных мемуарах генералы и маршалы двигают фронтами, одерживают решающие победы и получают заслуженные ордена. Правда войны гораздо прозаичнее. И грязнее.
На территории современной Новгородской области во время Великой Отечественной войны в лагерях для советских военнопленных погибло больше, чем английских солдат за всю Вторую мировую войну. Лондон насчитал 286 200 человек, на новгородской земле подобные подсчёты почти невозможны.
До сих пор нет окончательной цифры. Германское командование в официальных данных указывает цифру в 5 млн. 270 тыс. человек. Центральный архив Министерства обороны в Подольске утверждает, что наши потери пленными составили 4 млн. 559 тыс. человек. Разница - более 700 тысяч человек! Многие из этих людей попали в плен и сгинули в лагерях на Северо-Западе России.
Что мог испытывать человек, оказавшийся чуть западнее Новгорода в конце лета 1941 года? Наверное, самое страшное – это непонимание реалий данной жизненной ситуации. Почему здесь, за много километров от советской границы, враги чувствуют себя так уверенно? Где партизанские отряды, которые бесстрашно нападают на врага?
Пару лет назад мне предложили написать введение к книге, автор которой Александр Клейн смог всё это испытать на себе. Ленинградский студент, добровольно отправившийся на фронт, он даже толком и повоевать не успел, как его подразделение попало в окружение. Началась долгая и тяжёлая дорога «к своим».
И хотя многие колхозники относились к парню в шинели весьма сочувственно, подкармливали его, они явно разуверились в том, что «враг будет разбит, победа будет за нами»: «Партизан не встречалось. Жители неопределённо говорили, что, мол, первое время были, пока немцы не объявили, что кто выйдет из лесу, тех простят.
– И простили. Не тронули.
– А кто ж там прятался в лесу? – интересовался я.
– Председатель колхоза, из сельпо, даже коммунист один.
– И не тронули? – удивлялся я.
– Нет. Только будто подписку взяли, что ничего супротив не предпримут.
Я только головой качал: не верил».
Сотрудниками Геббельса всячески распространялась информация о разброде и беспорядках в рядах Красной Армии. Анализируя ход военных действий, немецкая пропаганда подчёркивала не только бессмысленность, но и преступность борьбы с Германией. Фотографии пленных или сдающихся в плен предварялись надписью: «В плену у освободителей».
Нацисты пытались использовать в этих целях и внешний вид красноармейцев: измученных и голодных – при этом вся вина перекладывалась на советскую сторону. В статье «Несчастные и счастливые» писалось о том, как «с каждым днём увеличивается число русских военнопленных. Большими партиями проходят они по городу под охраной немецких солдат. Жалко смотреть на них... Что сделали с русским народом большевики?».
Горько читать о том, как Клейна хотели выдать гитлеровцам его вчерашние товарищи по оружию и местные жители: «Кивнув на меня, когда я притворился спящим, он (один из окруженцев – Б.К. ) предложил: «Вот сдадим его. А нам за жида ещё заплатят...».
Трагизм ситуации 1941 года усугублялся тем, что мало кто из солдат Красной Армии, попавших в плен, пережили первую военную зиму. Причём среди них были разные люди: раненые, окруженцы, перебежчики. Последние переходили на сторону врага, в том числе и в результате воздействия пропаганды противника.
После выявления евреев, коммунистов и комиссаров, к концу осени 1941 года, немцы на некоторое время прекратили разделять попавших в плен красноармейцев на отдельные национальные группы. Но затем эта политика стала принимать несколько иные формы. Здесь весьма поучительно сравнить книгу Александра Клейна с показаниями другого человека – Юрия Галя. Последний, бывший военнопленный, дал их на допросе в Большом доме, в Ленинграде, вскоре после окончания войны.
Клейн пишет: «Позднее, уже в Гатчине, я заметил стремление гитлеровцев любой ценой вызвать раздор среди многонациональной массы наших пленных. Способы достижения этого поражали анекдотичностью. Так украинцам стали в Гатчине выдавать по одной сигарете в день, белорусам – по две (или наоборот), татарам – по две и ещё кому-то – по одной или две. Только нам, русским, ничего не полагалось, кроме жалкого основного пайка, принимавшего различные размеры в зависимости от того, сколько дивизия могла выделить на содержание находившихся у неё пленных».
На специальных построениях в лагерях у военнопленных спрашивали об их национальности. Русских выстраивали в одну колонну, украинцев – в другую, татар и кавказцев – в третью и т. д. Евреи в первые же дни были отделены от основной массы пленных и уничтожены.
В сентябре 1941 года на одном из совещаний военного руководства, которое рассматривало вопросы обращения с военнопленными, Отто Бройтигам, офицер связи Восточного министерства при Верховном главнокомандовании вермахта, жаловался, что «айнзатцкоманды» часто уничтожали всех «обрезанных», принимая их за евреев. Присутствующий при этом небезызвестный шеф гестапо Генрих Мюллер заявил, что он впервые слышит, что мусульмане практикуют обычай обрезания.
Ю. В. Галь вспоминал: «Украинцев стали размещать в отдельном бараке, их не гоняли на работу и обещали, что из них будут вскоре комплектовать отряды полиции для оккупированных городов, в частности, для Пскова. Казаки в лагере имели привилегированную работу – на бойне. Они были сыты, а излишками мяса спекулировали в лагере. Балтийские народы также получили привилегии. Они употреблялись только на внутрилагерных работах, а весной 1942 года их отпустили домой – в Эстонию, Латвию и Литву.
Русских использовали на самых тяжёлых работах: погрузка снарядов на железной дороге, рытье канав, строительство укреплений».
Гитлеровцы ханжески утверждали, что страшное положение советских военнопленных связано с тем, что СССР не подписал Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными 1929 года. На самом деле, соблюдение конвенции не основано на принципе взаимности. Её 82-я статья говорит следующее: «Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших».
Советское правительство не считало нужным подписывать Конвенцию, потому что присоединилось к Гаагской конференции, содержащей все важнейшие положения Женевской. Кроме этого, как совершенно правильно отмечает Арон Шнеер: «Одной из причин, по которым Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию в целом, было несогласие с разделением пленных по национальному признаку. По мнению руководителей СССР, это положение противоречило принципам интернационализма.
Западные страны оказались более прагматичными и на деле, стараясь предотвратить конфликты на национальной почве, которые могли возникнуть и возникали в условиях плена, выступали за разделение пленных по национальному признаку. Отказ же СССР от подписания конвенции позволил нацистам использовать этот факт и оставить советских пленных без всякой защиты и контроля со стороны Международного Красного Креста и других организаций, помогавших пленным западных стран».
Очень хорошо известны гитлеровские лагеря уничтожения на территории Польши и Германии: Освенцим, Дахау, Треблинка, Собибор. Лагеря на оккупированной территории СССР, где умирали тысячи советских военнопленных, известны гораздо меньше. Один из них находился в Чудове.
В акте по учёту ущерба и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков Чудовского района говорится следующее: «В Чудовском сельсовете на территории совхоза «Коммунар» в помещении свинарников в продолжение нескольких месяцев 1941 – 42 гг. находился лагерь для советских военнопленных. Такой же лагерь для военнопленных находился при станции Чудово 2».
Сотрудники ЧГК провели эксгумацию останков: «Специальной комиссией, проводившей вскрытие ям – могил, было установлено, что за время хозяйничанья немецко-фашистских захватчиков на территории Чудовского района было уничтожено 53 256 человек военнопленных…» (акт от 25 – 26. 04. 1945 года).
Информацию о немецких злодеяниях собирали представители различных государственных органов, в том числе чекисты и милиционеры. Нужно было не только определить размер ущерба, нанесённого оккупацией, но и привлечь к ответственности военных преступников. Первые документы были подготовлены сотрудниками органов госбезопасности через несколько месяцев после освобождения Чудова – летом 1944 года. Собирались различные свидетельские показания: «Жители деревни Оскуй Чудовского района, гражданки Варламова В., Катеничева К., показали: «Во время нахождения немецких оккупантов на территории села Оскуй, под открытым небом, в помещении каменной церкви, в которой не было ни одного стекла, а также в скотном дворе находились лагери для советских военнопленных. Военнопленных подвергали нечеловеческим издевательствам, морили голодом, снимали верхнюю одежду и обувь, в сильные декабрьские морозы гоняли на физически тяжёлые работы. Измученных и не могущих двигаться избивали резиновыми дубинками и прикладами, в результате избиений и голода большое число военнопленных погибло.
Население, видя страдания и голод воинов Красной Армии, бросало им на дорогу продукты питания: хлеб, картофель, – но те, кто поднимал эти продукты, избивались до полусмерти. Во время отступления немецких варваров всех военнопленных выстроили, и комендант лагеря объявил: «Кто не может сам двигаться, могут сделать пять шагов вперед». Измученные и голодные военнопленные, в надежде на предоставление транспорта для их перевоза, 55 человек вышли из строя. Всех, кто вышел, отвели за скотный двор и на глазах всех расстреляли из автоматов, а раненых добивали прикладами».
Всех военнопленных использовали на тяжелых физических работах с 6-7 часов утра до 9-10 часов вечера. От непосильной работы, голода и побоев, так как давали 200 граммов хлеба и один литр баланды, изготовленной из древесной муки, ежедневно умирало 20-25 человек.
Охрана и конвоиры лагеря без всякого повода избивали палками обессилевших и не способных передвигаться людей. Это делалось для того, чтобы заставить их подняться. Затем в пленных стреляли и выбрасывали их трупы в чистое поле на мороз или в овраг.
Бывали случаи, когда раненых полуживыми зарывали в яму, в результате чего долгое время земля продолжала шевелиться.
Чтобы скрыть следы своих преступлений, немецко-фашистские изверги полностью уничтожили помещения, в которых находились военнопленные. Так были сожжены свинарники в совхозе «Коммунар» и лагерь, располагавшийся в городе Чудово на Владимирской улице.
В оставшихся лагерях в совхозе «Пионер» можно убедиться в неимоверно жестоких условиях жизни военнопленных, все они жили в сырых, грязных и холодных помещениях, зимой и летом вместе с пленными находились лошади. Все военнопленные спали в кучках, нередки случаи, когда нижние умирали ночью. Питание военнопленных в лагере, расположенном в совхозе «Пионер», составлял котелок супа из отходов картофельной шелухи и 200 граммов хлеба из древесной муки. После освобождения территории лагеря, в настоящий момент, из-под снега вытаивают трупы военнопленных, одетых в лохмотья, истощённых, со следами зверских избиений».
Ещё шла война, а для будущих процессов над гитлеровскими военными преступниками уже собирались свидетельские показания. Все они перекликаются со страницами книги Александра Клейна. «13 декабря 1944 г. Протокол допроса Мининой Акулины Фёдоровны, 1895 года рождения, домохозяйка, проживает в совхозе «Коммунар», село Чудово, дом № 3. В 1941 году, в августе месяце, Чудовский район был оккупирован немцами. На территории г. Чудово в совхозе «Коммунар» расквартировалась немецкая жандармская дивизия № 61 и здесь же, на территории совхоза, был лагерь русских военнопленных…
В указанном лагере ежедневно убивали и умирали от голода до 40 – 50 человек. Немцы хоронили русских военнопленных здесь же в лагере. Зарывали их в большие траншеи. Трупы складывали в траншеи в несколько рядов».
В акте от 26 апреля 1945 г. приводился результат судебно-медицинской экспертизы: «Около лагеря расположено кладбище на площади 60 на 50 м, обнесённое колючей проволокой. На указанной площади вскрыты обнаруженные 12 рвов длиною каждый 50 метров, шириною 4 метра. При разрывании рвов глубина последних установлена в 3 метра. При входе на кладбище стоит высокий крест с надписью: «Русские солдаты. 1941 г.».
Этот же крест мы встречаем и у Клейна: «Убитого приказали раздеть и отнести на кладбище. Напротив входных ворот лагеря возле двух полуразрушенных бараков были ещё одни «выходные» ворота. Сразу за ними начиналось кладбище. Чьи-то честные руки с разрешения оккупантов поставили там над одной из братских могил огромный деревянный шестипалый крест с надписью: «Русские солдаты. 1941 год».
Экспертиза останков была профессионально проведена подполковником медицинской службы профессором Владимирским. Он отметил следующее: «Гнилость трупов доходит до такой степени, при которой в некоторых трупах костный скелет удерживается в одежде. На некоторых трупах связки ещё скрепляют кости. На трупах, где, хотя бедно, выраженная жировая клетчатка, последняя превратилась в жировоск. Одежда, имеющаяся на трупах, некоторая разрывается при небольшом усилии. Некоторые же виды тканей довольно хорошо сохранились и трудно разрываются». Выводы профессионального медика конкретны и включают в себя материалы, полученные в ходе работы комиссии.
А вот какая картина этого места была за три года до этого, когда здесь находился Александр Клейн: «Могилы начинались в двух-трех шагах от ворот. Зимой умерших чуть прикрывали снегом. В могилу размером четыре квадратных метра и глубиной три или четыре метра сбрасывали трупы. Кто-либо спускался, укладывал их рядом. Затем сверху присыпали немного землёй и клали других мертвецов. Так они лежали в несколько слоёв.
Когда солнце пригрело, могилы наполнились водой. Трупы всплыли и в разных позах, кто на боку, кто на спине, кто на животе, некоторые с открытыми глазами, чуть колеблясь, когда дул ветер, плавали в этом «бассейне».
С большим трудом забросали землёй старые могилы. Насыпали холмики. Вырыли новую братскую могилу, но она сразу заполнилась водой. Вырыли ещё одну. Обе стали быстро заполняться...».
Весной 1942 года положение пленных слегка улучшилось. Их стали рассматривать не как ненужный человеческий материал, а вполне востребованную силу. Причиной этой перемены стала победа Красной Армии под Москвой: молниеносная война, запланированная Гитлером и его союзниками, провалилась. А после Сталинградской битвы гитлеровцы начали поднимать вопрос о возможности создания русской антибольшевистской армии. Для этой цели был крайне необходим кто-нибудь из советских генералов, находящихся у них в плену. Естественно, эти командиры Красной Армии не испытывали тех лишений, которые пришлись на долю их солдат. Да и основное воздействие со стороны гитлеровских «специалистов» шло не на их тело, а разум. Трудно сказать, что в большей степени подвигло некоторых из этих людей на сотрудничество с нацистами: реалии сталинизма, наивная вера в возможность перехитрить спецслужбы III Рейха и начать собственную игру или желание послужить «великому фюреру в борьбе против ига жидо-большевизма»?
Однозначная оценка деятельности генерала Андрея Власова как изменника и предателя в нашей стране к концу XX века претерпела некоторые изменения. Появились авторы, которые стали утверждать, что он является представителем так называемой «третьей силы», которая воевала за свободную от коммунистического гнета Россию.
26 апреля 1943 года на оккупированной территории Северо-Запада РСФСР было распространено открытое письмо генерал-лейтенанта А.А. Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?». В нём бывший командующий 2-й Ударной армией рассказывал о своём жизненном пути.
Специально оговаривая, что Советская власть его лично ничем не обидела, первой причиной, заставившей его пойти на сотрудничество с немцами, Власов назвал несовпадение тех идеалов, за которые он воевал на стороне красных в Гражданской войне, и результатами первых десятилетий правления большевиков: коллективизация, репрессии 1937 - 1938 годов.
В ходе войны с Германией он, по его словам, честно исполнял свой долг солдата и верного сына Родины. Причины поражений 1941 года виделись ему в нежелании русского народа защищать большевистскую власть, в системе насилия и безответственном руководстве армией со стороны больших и малых комиссаров.
Всё это заставило его задуматься: «Да полно, Родину ли я защищаю, за Родину ли я посылаю на смерть людей. Не за большевизм ли, маскирующийся святым именем Родины, проливает кровь русский народ?»
Выводы «открытого письма» были следующие: задачи, стоящие перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с Германией. Дело русских, их долг – борьба против Сталина, за мир, за новую Россию в рядах антибольшевистского движения.
Это воззвание широко распространялось среди русского населения на оккупированной территории. Газета с ним также попала в руки военнопленного Александра Клейна: «После окончания развода, оказавшись на несколько минут без дела, прочёл обращение генерала Власова. Одну из первых фраз я запомнил: «Меня Советская власть ничем не обидела», – в таком роде. Далее очень толково генерал или тот, кто писал за него, объяснял необходимость борьбы с большевизмом за свободу русского народа и призывал к вступлению в организуемую Русскую освободительную армию (РОА).
«Теперь начнётся, – подумал я. – Только смогут ли забыть пленные расстрелы, голод, холод – всё, что испытали за тот год войны?..»
Но у Клейна нет сомнения в том, кому выгодна эта армия, создающаяся почти через два года после начала войны: «Пусть не дурят: это же ширма – «Русская освободительная армия». Для кого она должна освобождать Россию? Для немцев. Может быть, сам Власов и не такая гадина и не дурак. Письмо написано очень здорово. Но он же, уверен, писал под диктовку. Он-то знает, что ему обратного хода нет: пан или пропал...»
Для Клейна любое содействие немцам с оружием в руках, в чужой форме – это некая точка невозврата: «Идти в неё (в РОА – Б.К. ) значит, навсегда попрощаться с Родиной. Найдутся пленные, чтоб не умереть с голода, пойдут. Но у них же другого выхода нет. А тут все вольные. Немцам всё снится Россия времен самозванцев. Вот они и баламутят. То сына Сталина пытались присобачить к смуте, то ещё что. Верить им нельзя, чего бы ни обещали...»
Клейну казалось, что его поведение в немецком плену, а самое главное, его знания будут востребованы советским командованием. Но 1944 год принёс ему и освобождение, и новый арест. Немецкие лагеря сменились советскими. Его окончательно реабилитируют только в 1966 году.
Ему ещё повезло. Ведь абсолютное большинство его товарищей по немецкому плену навсегда сгинули в страшную зиму 1941 – 1942 года.
16 августа 1941 года был издан Приказ № 270 Ставки Верховного Главнокомандования №270, согласно которому все советские военнослужащие, сдавшиеся в плен, объявлялись изменниками родины.
Согласно этому приказу, каждый красноармеец был обязан сражаться до последней возможности, даже если войсковое соединение было окружено силами противника; запрещалось сдаваться в плен врагу.
Нарушители могли быть расстреляны на месте; при этом они признавались дезертирами
На фото-Пленные командующий 12-й армией РККА генерал-майор П.Г. Понеделин (в центре) и командир 13-го стрелкового корпуса 12-й армии генерал-майор Н.К. Кириллов.
Все они заочно были приговорены к расстрелу. Вместе с тем, находясь в плену, все эти генералы вели себя мужественно и патриотично. Их волю не сломили ни издевательства, ни посулы фашистов. После войны они были освобождены западными союзниками и добровольно вернулись на Родину, где почти сразу были арестованы. В 1950 году на основании того же приказа №270 они были вновь осуждены и расстреляны.
Пленные советские танкисты из состава 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса Северо-Западного фронта у своего танка КВ-1. В конце июня 1941 года в районе города Расейняй вместе с другим КВ-1 этой же части вел бой за развилку дорог. После потери возможности вести огонь был окружен немецкими солдатами, уцелевшие члены экипажа были взяты в плен после того, как немцам удалось сорвать ломом крышку люка механика-водителя.
Немецкий обер-лейтенант допрашивает пленного советского лейтенанта под Ленинградом. Осень 1941 г.
Два немецких солдата берут в плен красноармейца.
Солдаты СС позируют с пленным красноармейцем в окопе. В руках немца справа трофейный советский автомат ППШ.
Обыск взятого в плен красноармейца. Май 1942 года, в районе ржевско-вяземского выступа.
Допрос пленного советского лейтенанта. Май 1942 г., район Ржевско-Вяземского выступа
Пленный красноармеец показывает немцам на карте интересующую их информацию.
Пленный красноармеец, показывающий немцам комиссаров и коммунистов
Немецкий охранник даёт своим собакам позабавиться с «живой игрушкой»
Резонный вопрос: откуда дровишки? То есть, откуда взяты данные? Данные взяты их капитального труда «История Второй мировой войны» генерала Курта фон Типпельскирха, служившего во время войны в генеральном штабе сухопутных сил Германии. Конечно, советским патриотам образца 2009 года, немецкий генерал не указ. Однако никто ещё до сих пор не опроверг выверенные и точные цифры Типпельскирха (хотя, думаю, аналитическо-тупичковый отдел должен впоследствии восполнить этот пробел и объявить Типпельскирха мудаком и метущимся либеральным интеллигентом). Да и вообще, чего-чего, а пунктуальности немцам не занимать, причём даже в неприятных для себя моментах. Так что данные в общем и целом точные. К тому же, говоря откровенно, более нигде, кроме как у немцев, взять данные о количестве советских пленных - негде. Советский Союз не имел точных данных о количестве погибших и пленённых своих солдат и офицеров. Это парадоксально, но это факт. Ужасная формулировка «без вести пропавший» скрывала за собой пленение, смерть, дезертирство - да всё что угодно. Но даже и точного количества «без вести пропавших» с разбивкой по годам и фронтам до сих пор неизвестно. Так что уж извините, но Типпельскирх - это видимо самый надёжный источник по цифрам пленных и военных трофеев.
К 22 июня немцами в районах стратегического развёртывания было сосредоточено: 81 пехотная дивизия, 1 кавалерийская дивизия, 17 танковых, 15 моторизованных, 9 охранных и полицейских дивизий. В качестве резерва главного командования на подходе находились ещё 22 пехотных дивизии, 2 танковые, 2 моторизованные дивизии и одна полицейская дивизия. Итого: 140 общевойсковых дивизий, плюс 10 охранно-полицейских дивизий (включая дивизии СС).
В трёх воздушных флотах (по одному на каждую группу армий), насчитывалось 1300 бомбардировщиков.
Кроме того, Венгрия соглашалась в случае начала войны с СССР выделить 15 дивизий. Но большая их часть была мало боеспособной. Муссолини отдал в распоряжение Германии экспедиционный корпус в составе 3 дивизий. От Испании была получена помощь в виде пресловутой «голубой дивизии», сражавшейся осенью 1941 года на Волховском фронте.
Кроме того Финляндия ещё 17 июня начала скрытую мобилизацию, но от политического союза с Германий уклонилась. Также готова была принять участие в войне Румыния, потерявшая незадолго до этого Бесарабию и мечтавшая о политическом реванше. Но румынская армия хотя численно была больше финской, но была хуже обучена и хуже вооружена, то есть Румынии само была нужна помощь Германии в доведения армии до ума.
Численность Красной Армии по немецким оценкам (которые в целом оказались верными), была следующей: 150 стрелковых дивизий, 36 мотомеханизированных бригад и 32 кавалерийские дивизии, из которых в начале войны 25 стрелковых дивизий, 7 кавалерийских дивизий и несколько мотомеханизированных бригад были связаны на других границах, в первую очередь на границе с Китаем (захваченным Японией). Немцы использовали собственную идентификацию частей и соединений Красной Армии. На самом деле организация бронетанковых войск в КА была несколько другой: основу составляли механизированные корпуса, а также танковые и моторизованные дивизии. Но это детали, интересные только специалистам.
В целом, по немецким оценкам, СССР в случае начала войны сразу же мог мобилизовать до 12 миллионов резервистов. Неясным оставалось только, насколько советская военная промышленность сможет вооружить мобилизованных людей. Мы-то теперь знаем, что эту задачу советская военная промышленность решить сразу же не смогла. В начале войны новые мобилизованные бойцы воевали по 2-3 человек на одну винтовку, когда один стрелял из винтовки, а двое других ждали, пока его убьют, чтобы взять его оружие. Впрочем, как показали первые месяцы боёв, вовсе не недостаток в личном стрелковом оружии был самой главной проблемой Красной Армии.
СССР ещё 10 апреля 1941 года решил привести в боевую готовность все войсковые соединения на Западе. А 1 мая начались мероприятия по военным приготовлениям. Это весьма примечательный факт и интерпретируют его по разному. Известна, например, точка зрения, что это свидетельствовало о намерениях СССР напасть на Германию. Эта точка зрения вроде бы подтверждается также тем, что 6 мая Сталин возглавил Совет Народных Комиссаров, то есть объединил в своих руках высшую партийную и государственную власть. Но хотел ли СССР напасть на Германию, а Германия нанесла упреждающий удар? Или же СССР просто ожидал нападения Германии, получая информацию о стягивающихся к границе немецких дивизиях. Но факт есть факт: нападение Германии никак не могло быть неожиданным. С детства нас приучали к мысли, что 22 июня 1941 года было настолько неожиданным для «партии и правительства» (читай - для Сталина), что только этим объясняются все последующие ужасные поражения первых месяцев 1941 года. Но факт остаётся фактом: дивизии Красной Армии начали готовиться к войне ещё за два месяца до 22 июня. Как бы уж этот факт кто ни интерпретировал.
Стратегические планы и разблюдовку дивизий по группам армий (коих, как все помнят, было три: «Север», «Юг» и «Центр»), опускаю. Останавливаюсь только на сухих цифрах главных военных трофеев и пленных, захваченных Вермахтом в первые месяцы 1941 года в различных т.н. «котлах». Проделав некоторую работу, я свёл эти цифры в следующую таблицу.
| Сражение | Дата окончания | Пленные (чел.) | Танки | Орудий |
| Белостокский двойной котёл (Белосток и Минск) | 10 июля | 328 898 | 3 332 | 1 809 |
| Первомайск-Новоархангельск-Умань (быол захвачено в плен 2 командующих армиями) | 8 августа | 103 000 | 317 | 858 |
| Могилев-Орша-Полоцк-Невель-Смоленск | 5 августа | 310 000 | 3 000 | 3 000 |
| Рославль | 8 августа | 38 000 | 250 | 250 |
| район Мозыря | 24 августа | 78 000 | 144 | 700 |
| Киев | 26 сентября | 665 000 | 884 | 3 718 |
| Черниговка | 10 октября | 100 000 | 212 | 672 |
| Вязьма | 13 октября | 663 000 | 1 242 | 5 412 |
| Итого | 2 285 898 | 9 381 | 16 419 |
Стало быть, всего за 4 первых месяца боёв в крупнейших котлах, в немецкий плен сдалось 2 миллиона 285 тысяч 898 солдат и офицеров Красной Армии , включая множество генералов и даже двух командующих армиями. Войска оставляли врагу в целости и сохранности танки и орудия. Как видим, немцы получили почти 10 тысяч танков (целых!) и 16 тысяч орудий. Немцы были просто шокированы, маршируя по русским дорогам и глядя на брошенные советскими экипажами полностью исправные танки и пушки. Помимо крупных котлов, в плен сдавались разрозненные отряды красноармейцев, которые самих «котлов» избежали.
Красноармейцы сдаются в плен.
Точной цифры пленных «малых котлов» и просто сдававшихся на милость победителя, определить невозможно. Всего по немецким данным к осени 1941 года у них в руках оказалось около 3 миллионов человек.
Крестьянки плачу, глядя на колонну пленных красноармейцев.
Это оказалось скорее неприятным сюрпризом, поскольку у немцев просто не было продовольствия, чтобы накормить такое количество свалившихся им на голову пленных. Всем нам с детства известны фильмы и книги про то, в каких невыносимых условиях томились пленные красноармейцы в немецком плену, буквально подыхая с голода. Это правда, так оно и было на самом деле. Но штука в том, что это всё было результатом не какой-то особой звериной жестокости немцев, а просто им нечем было кормить пленных.
Кто минимально представляет себе, что такое вопросы интендантского снабжения, тот поймёт, что даже при всём желании, даже в мирное время решить задачу размещения и кормёжки трёх миллионов человек - крайне непросто. А время было не мирное, да и, говоря откровенно, у немцев не было никакого резона как-то особенно заботиться о пленных красноармейцах, если сам товарищ Сталин сказал, что они никакие не пленные, а предатели и что с ними будет его не интересует. Вот такой вот добрый дядя: взял и объявил предателями, заслуживающими смерти, почти три миллиона своих недавних граждан. И ещё один момент. Немцам просто негде было взять провиант для питания пленных, поскольку продовольствие для вермахта присылалось централизовано с немецкой педантичностью и ни про какие лишние три миллиона ртов в бумагах ничего не говорилось. А на захваченной территории с питанием было туго. Почему туго? А товарищ Сталин и тут подсуетился.
Вот фрагмент обращения Иосифа Виссарионовича: «Нужно угонять весь подвижный железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять врагу ни килограмма хлеба…». Многим наверное памятны пронзительные кадры из фильма «Они сражались за Родину», когда остатки полка отступают ночью через полыхающие хлебные поля. Так выполнялся приказ не оставлять врагу ни килограмма хлеба. Вполне понятна при этом гневная реакция крестьян из фильма - ведь отступление Красной Армии обрекало их на голодную смерть зимой в силу уничтожения урожая. Вождя народов конечно же такие мелочи не волновали. Он считал, что отступая, надо оставить врагу только выжженную землю. То, что тем самым ужасный удар наносится по живущему на этой земле населению, Иосифа Виссарионовича волновало мало. У а уж о том, что заодно на голодную смерть обрекались миллионы советских пленных - это уж Вождя Народов точно волновать никак не могло.
Интересно, что когда в начале 1945 года Гитлер решил применить ту же самую схему, уничтожая всю инфраструктуру в полосах наступления союзников, министр промышленности Шпеер посчитал это безумием и саботировал приказы Гитлера, начав разрабатывать планы о том, как бы закачать в вентиляцию бункера отравляющий газ. В СССР ничего подобного не было. Советские комиссары беспрекословно выполняли все, даже самые безжалостные по отношению к своему населению, приказы Сталина.
Немецкий временный лагерь для советских военнопленных. 1941 г.
Но вернёмся к пленным бойцам Красной Армии, которые умирали во временных лагерях с голода. Известны случаи, когда немецкие офицеры просто распускали пленных, поскольку не хотели обрекать людей на мучительную смерть. Но это всё детали. Описывать их очень больно, потому что речь-то идёт не про пленных французов или жителей Буркина Фасо, а про пленных русских солдат и офицеров. Но резонный вопрос: а почему же они сдались в плен? Ведь можно объяснить попадание в плен, как это показано в фильме «Судьба человека» - едет солдат на машине, вдруг взрыв, машина перевернулась, пришёл в себя, а вокруг уже немцы. Что тут делать? Тут конечно плена не избежать. Но сдачу в плен сразу 100 тысяч человек или даже 600 тысяч, как это было в киевском котле и в районе Вязьмы, это-то как объяснить? Причём они сдались, не израсходовав боеприпасы, имея сотни исправных танков и тысячи орудий со снарядами. Но сдались в плен! Сдались после самого кратковременного окружения. Это как об объяснить?
В принципе, я согласен тут с товарищем Сталиным - это были предатели. Они предали ту страну, которая призвала их и дала в руки оружие, предали правительство этой страны. Это факт! И кто тут будет спорить, будет спорить с самим товарищем Сталиным. Но я ставлю вопрос несколько иначе: а какую страну предали эти три миллиона человек? Было ли когда-либо в русской истории, чтобы целые дивизии одна за одной сдавались в плен врагу, да ещё со всем оружием и боеприпасами? Нет! Такого в русской истории никогда не было! Это случилось только при гениальном товарище Сталине. Почему? Да потому что это была не Россия, а Совдепия. И предали эти люди не Россию, а сталинскую Совдепию, которая в предыдущий период показала себя во всей своей красе.
Совки любят поговорить на тему того, что «народ по настоящему любил Сталина». Знаете, истинная любовь народная хорошо проявляется в годины лихих испытаний, таких, как война. Или одетые в гимнастёрки парни, это не народ? Три миллиона - это не народ? Извините, это самый настоящий народ. Если сегодня для рассуждений о мнении народа достаточно трёх тысяч опрошенных, что считается «репрезентативной выборкой», то три миллиона человек в 1941 году были более чем репрезентативной выборкой - это была преимущественно молодёжь, то есть якобы то новое, что создала Совдепия. И они, сдавшись в плен, сказали чётко и недвусмысленно: «Мы не хотим защищать Советскую власть, Советское государство и лично товарища Сталин. Гори они синим пламенем и провалится им всем в тартарары». Очень даже репрезентативная выборка.
Ссылки на небывало сильный вермахт и его обширный опыт, полученный в прошлых кампаниях, поэтому де, Красная Армия в первые месяцы войны просто не могла оказать организованного сопротивления - неубедительны. Там и тогда, когда войска хотели сопротивляться, немцы получали адекватный ответ. Разве уже забыт подвиг защитников Брестской крепости? Просто подумайте, ну отбросьте эмоции: как это так получилось, что малочисленный гарнизон Брестской крепости в полном окружении, почти без боеприпасов продержался целый месяц и крепость немцами была взята лишь тогда, когда погиб почти весь гарнизон? И сравните это с месячной битвой за Киев, когда в плен немцам после всего недели окружения сдалось 600 тысяч человек с танками и пушками. Разница вопиющая. Гарнизон Брестской крепости хотел сопротивляться и героически сопротивлялся, хотя почти не имел к тому средств. А группировка Красной Армии в районе Киева не хотела сопротивляться и даже имея все возможности для продолжения боёв, сдалась немцам. Да представьте только, что было бы с немецким наступлением, если бы киевский котёл сопротивлялся бы также, как защитники Брестской крепости! А если бы также сопротивлялся Вязьменский котёл? Но они не хотели сопротивляться! И сдались после непродолжительной симуляции обороны.
Или другой пример. В октября 1941 года в районе Ростова части Красной Армии перешли в контрнаступление силами трёх армией и даже 29 ноября отбили у немцев Ростов (далее контрнаступление, правда, захлебнулось на реке Миус). Но факт есть факт: в октябре 1941 года в районе Вязьмы сдаются 663 тысячи человек при тысяче танков и пяти тысячах орудий, но в другом месте войска могут организовать такое сопротивление, что даже отбивают занятый немцами Ростов. Да и вообще, всюду немцы встречали разрозненное сопротивление мелких отрядов Красной Армии, с периодическим контратаками. Выходит, кто хотел воевать, тот воевал. И воевал очень успешно. Но это лишь делает более чудовищными факты «разовой» сдачи десятков и сотен тысяч войск в «котлах». Это, кстати, объяснимо с точки зрения мат.статистики. В малых группах наличие нескольких фанатичных комиссаров, коммунистов и комсомольцев, которые конечно же собирались защищать СССР до последнего, оказывало сильное влияние на других бойцов и малочисленные соединения оказывали сопротивление даже в окружении. Но в крупных контингентах влияние коммунистов уже нивелировалось и на первый план выступало общее глухое недовольство коммунистами и Сталиным, отсюда и такое огромное количество пленных. Известны случаи, когда коммунистов и комиссаров бойцы убивали перед сдачей в плен или же нейтрализовывали их, выдавая немцам.
Вообще, период июня-декабря 1941 года ещё ждёт своих исследователей. Исследователей не военной стратегии и тактики - тут-то как раз почти всё уже разжёвано. А исследователей тех общественных процессов, которые действовали в этот период. Пока же, при самом беглом изучении, можно сказать, что 1941 год - это была никакая не Отечественная война, а продолжение Гражданской войны. Это, конечно, весьма упрощённое утверждение, но лишь под этим углом события 1941 года могут быть объяснены без противоречий.
Ну и так, нечто вроде послесловия.
Крупнейшее военное поражение гитлеровской Германии, послужившее отправной точкой для решительного перелома в ходе войны - Сталинград. Как известно, акт о капитуляции был подписан Паулюсом 30 января 1943 года. В результате в советский плен попало 90 тысяч солдат и офицеров 6-й армии. Это было первое, после Иенской катастрофы 1804 года, военное поражение Германии в виде сдачи в плен целой армии. По воспоминаниям Манштейна, 5 февраля на совещании в ставке, посвящённом гибели армии Паулюса, Гитлер сказал следующее: «За Сталинград я один несу ответственность! Я мог бы, быть может, сказать, что Геринг неправильно информировал меня о возможности снабжения по воздуху, и таким образом переложить хотя бы часть ответственности на него. Но он мой преемник, которого я сам назначил себе, а потому я не могу допустить, чтобы на нём лежала ответственность за Сталинград». Несмотря на то, что Паулюс подписал приказ о капитуляции и сам сдался в плен, Гитлер не только не лишил его звания фельдмаршала (присвоенного ему незадолго до капитуляции), но объявил в Германии национальный траур, а все солдаты и офицеры 6-й армии, погибшей под Сталинградом, были объявлены героями.
Для чего я привёл в пример Сталинград? Для того, чтобы как-то умолить военный успех Красной Армии? Нет конечно, Сталинград в самом деле был крупным военным успехом Красной Армии. Но я просто хочу на примере Сталинграда, сравнив его хотя бы с обороной Киева, показать, что бывает, когда войска в самом деле хотят воевать.
Армия Паулюса прекратила сопротивление, когда практически кончились все припасы - боевые и продуктовые, в обстановке полного окружения, длившегося более двух месяцев и в лютые русские морозы. При этом в плен попало 90 тысяч человек. Битва за Киев длилась месяц, причём в полном окружении части Красной армии находились всего одну неделю. В немецкий плен, напомню, сдалось 665 тысяч человек (против немецких 90 тысяч в Сталинграде), при 884 танках и 3,7 тыс. орудий (в Сталинграде у 6-й армии вообще почти не оставалось целых танков и орудий). Я уже не говорю, что сражение за Киев проходило в идеальных погодно-климатических условиях, и бойцы Красной Армии не испытывали ни малейших проблем из-за погоды. Точно также не испытывали они проблем с боеприпасами и продовольствием. Ну и очень разительно отношение к своим пленным. Гитлер назвал солдат 6-й армии, включая Пауюлса, героями, Сталин называл всех пленных - предателями (его известная сентенция: «У Красной Армии нет пленных, а есть только предатели» - несколько миллионов предателей, сильно!). Ну и, наконец, Гитлер, запретивший Паулюсу оставить Сталинград, полностью признал свою вину за гибель 6-й армии, ни на кого не переложив ответственность. После Сталинграда никто не был расстрелян или снят с должности. Сталин никогда не признавал своей вины за военные потери Красной Армии и только то и делал, что перекладывал ответственность на генералов Кранной Армии. Как говорится, сравнение уж очень разительное.
