Попытка облагородить, отретушировать историю колонизации бурят, показать, что «присоединение Сибири к Русскому государству означало включение отсталых во всех отношениях народностей в жизнь могущественного Русского государства с бурно развивающейся культурой и экономикой» есть подход не научный, не исторический, а политический, причем расистский; он не соответствует кровавой истории завоевания и покорения бурят, льет воду на мельницу современных «реформаторов», стремящихся упразднить национальные республики и автономии.
Нет ни одного факта-документа говорящего о добровольном вхождении бурятского народа в «вечное холопство» к русским. Выдающийся сын бурятского народа, один из основателей бурятской государственности Элбэг-Доржи Ринчино, первый председатель знаменитого Бурнацкома, глубоко исследовавший колонизацию Сибири, писал: «Источники категорически свидетельствуют о том, что не может быть и речи о присоединении Сибири путем «естественного расселения». Сибирь была завоевана, но не Ермаком, а в течение последующих после него 200-250 лет «огнем и мечом». Ни одна из крупных народностей Сибири не подчинилась добровольно бородатым завоевателям. В течении десятилетий в отдельных районах приходилось вести настоящую партизанскую войну с татарами, киргизами, монголо-бурятами, якутами, тунгусами и даже камчадалами и чукчами на крайнем севере».
Растиражированные факты «добровольного принятия шерти» рядом бурятских князей (конкретно, «Кодогоня да Кульза да Алдая с товарыщи»
) в Предбайкалье и Забайкалье не говорит о добровольном характере вхождения Бурятии в состав Московии. Кодогань дал ясак в 1629 году, но уже в 1634 вырезал почти весь отряд Дунаева. Это добровольность?
Поход хоринцев в 1703 г. к Петру также нельзя рассматривать как Акт вхождения бурят или этого племени бурят в Московское государство: это жалоба и не более. Кстати, эта жалоба как раз доказывает кровавые захваты земель, погромы и прочие бесчинства и насилия колонизаторов, в том числе русских крестьян против бурят.
Э.-Д. Ринчино: «У сибирского крестьянства нет иного отношения к инородцу, как «твари бездушной»; крестьянство систематически, из века в век путем открытого насилия и захвата лучших земель загнало инородцев в степи, тундру и горы» .
«Браты» и «братские» в своей Бурятии для всех колонизаторов - казаков, воевод, «промышленников», семейских, «поселенцев», каторжан и уголовников, как правило, авантюристов были центральным объектом и средством нажиться : их землями, их природными ресурсами, скотом и, наконец «девками» и т. д. Бурятия, как и вся Сибирь рассматривались как область где можно и должно только наживаться, а потому денно и нощно шел грабеж ее. Ни один воевода Московского государства, ни бесчисленные затем губернаторы не уходили из Сибири с пустыми руками», отмечал русский профессор Ф. Г. Виноградов в 1927 году.
Главный аргумент, опровергающий сочинения о добровольном вхождении бурят в империю, это само свидетельство непосредственных колонизаторов-казаков: «Государев ясак с братцев по вся годы имали за саблею и за кровью». (Ф. А. Кудрявцев. С. 46).
Русские советские историки Бурятии Г. Н. Румянцев и Ф. А. Кудрявцев в 1930-40-е гг. придерживались этой концепции, живописали о насильственном присоединении бурят-монголов, привели десятки фактов зверств казаков. Но к 1954 году в угоду власти они дружно сменили эту концепцию на добровольную. Отсюда и идет излюбленное утверждение, что буряты пошли за защитой к русскому царю от «монгольских и ойратских феодалов, жадных до чужого добра, которые притесняли, грабили и убивали, стремились закабалить». (История БМАССР. Т.1 1954.С. 94).
В 1959 году Бурятия широко отметила 300-летие добровольного вхождения, и в знак образцового самоуничтожение, получила советский металлический знак. Этот период 1658-1661 гг. были самые «зверские годы» правления Багаба-хана (Иван Похабов, в то время приказчик Братского острога), зверства которого над бурятами были изощреннее зверств диких «душегубов» Христофора Кафтырова и Ерофея Хабарова.
Новые историки вывели новую дату «добровольного» входа - 1661 год. 1 июля 2011 года с размахом отмечалось 350-летие добровольного вхождения Бурятии в состав России. Таким образом оказалось, что буряты дважды вошли в одну Россию; у бурят в отличие от всех колонизованных народов мира, две даты «безвозмездного» и дружного вхождения.
Но в эти годы не было исторического события, что характеризовало бы хоть какое-то действие, похожее на «добровольное вхождение». Если не считать полное обезлюдение огромной Балаганской степи, как раз в 1659-1661 гг. вследствие бегства тамошних булагатов от зверств Багаба-хана, знаменитого своими «зверствами и диким блудом»
Платеж «ясака» улусами или князцами это не критерий вхождения народа в Московию. Строительство зимовьев и острогов также не является этим критерием. Это были русские плацдармы захвата бурятских земель и богатств, которые неоднократно сжигались дотла бурятами.
Безграничье, позволяющее беспрепятственно перекочевывать целыми родами бурят по территории нынешней Восточной Сибири и Монголии есть главный аргумент, разрушающий факт присоединения-пристегивании Бурятии к России.
К Российской империи буряты были присоединены лишь в 1728 году. Отсчет от 1727, когда был принят т.н. Буринский договор, нельзя считать верным, так как в этом договоре не были прописаны реальные границы и реальные запреты на перемещение племен и родов из Халхи в Бурятию и обратно.
Один из самых блестящих монголоведов современности Роберт Артур Рупен, автор известной книги «Монголы ХХ века» выявил, что переходы в Монголию и обратно прекратились, и то формально, лишь в 1728 году по Кяхтинскому договору России и Китая. Юридически зафиксировавшему российско-внешнемонгольскую (т.е. китайскую в то время) границу, которая включила Бурят-Монголию в Россию и запретила эмиграцию бурят во Внешнюю Монголию. С этого времени, справедливо, на наш взгляд, считает Рупен, «буряты образовали часть многонациональной Российской империи».
Таким образом, только в 2028 году следует исторически справедливо отмечать 300-летие присоединения Бурятии к России.
Юбилей — событие по определению знаменательное и приковывающее к себе особое внимание. Тем более если речь идет о круглой дате, знаменующей собой важное историческое событие. Вхождение Бурятии в состав России, 350-летний юбилей которого официально будет праздноваться в следующем году, безусловно, к таковым относится.
Для начала о самой дате. Выбранная правительством Республики Бурятия дата — 350 лет — во многом носит условный характер. Причем научной общественностью Бурятии в свое время было предложено несколько вариантов. Сначала предполагалось отметить юбилей в 2009 году, опираясь на тот факт, что в 1959 году уже праздновали 300-летие добровольного вхождения Бурятии в состав Российского государства.
Однако позже, в связи с изменениями в руководстве республики и проведенными дополнительными консультациями с научным сообществом, эта дата была перенесена на два года вперед, и за точку отсчета было принято основание в 1661 году Иркутского острога как символа власти "белого царя" в "землях братских". При этом необходимо понимать, что процесс вхождения Бурятии в состав России был продолжительным и не может быть локализован во времени с точностью до конкретной даты.
Накануне прихода русских в Предбайкалье и Забайкалье в середине XVII века родоплеменные объединения бурят (булагаты, эхириты, хори, хонгодоры и другие) проживали на огромной территории, простиравшейся от реки Аргунь (современный Забайкальский край) на востоке до притоков Ангары на западе, от современного Братска на севере до долины реки Селенги на юге. Учитывая состояние дорог (а точнее, их фактическое отсутствие) и иных средств коммуникации той эпохи, процесс распространения власти "белого царя" растянулся едва ли не на столетие.
Помимо собственно бурятских племен и родов, компактно проживали по обе стороны Байкала эвенки, небольшие племена тюркского и иного происхождения (качинцы, арины, тофалары и другие). Все эти сообщества были носителями различных хозяйственных укладов, занимаясь кочевым и полукочевым скотоводством, охотой, рыболовством, а некоторые племена осваивали земледелие. Основой социальной организации бурят были кровнородственные объединения, как правило, управлявшиеся главами родов. Соответственно отсутствовало и политическое единство, не было центров управления, способных представлять от своего имени большинство бурятского населения.
Международная обстановка, в которой происходило присоединение Бурятии к России, была также не из простых. Присоединение Бурятии к России было составной частью политики Российского государства по продвижению на восток. Преодолев феодальную раздробленность и встав на путь создания централизованного государства, Московское царство укреплялось за счет расширения собственной территории и получения новых природных богатств. "Земли за Камнем" (т.е. за Уралом) рассматривались в качестве своеобразного "сибирского Эльдорадо", где главным золотом считалась пушнина, особенно ценившаяся на европейских рынках. В результате в конце XVI—начале XVII веков Российское государство территориально увеличилось за счет обширнейших территорий Сибири — от Урала до отрогов реки Енисей, соприкоснувшись с землями бурят.
В свою очередь, большинство бурятских племен до прихода русских находилось в различной степени зависимости от монгольских Тушэту-ханства и Цэцэн-ханства. Бурятские племена регулярно доставляли дань монгольским ханам, а также посылали своих детей в ставки местных правителей в качестве заложников (аманатов). Это был старинный способ, известный еще со времен Чингисхана, гарантировавший повиновение кыштыма (данника) своему сюзерену.
Первые зафиксированные историками контакты русских с бурятами носили мирный характер. Стрелецкий сотник Петр Бекетов, придя к окинским и усть-удинским бурятам в 1628 году, был встречен там миролюбиво. Однако вскоре из-за самоуправства красноярских казаков в отношения был внесен раздор, нередко приводивший к вооруженным столкновениям. Апогеем конфликта между казаками и местным населением стала осада и сожжение бурятскими воинами Братского острога в 1635 году.
В целом, на первых порах взаимоотношения между казаками и местным населением носили крайне противоречивый характер. "Вхождение под руку белого царя" и "отложение от царской власти" были частым явлением той эпохи. Например, в 1647 году в Красноярский острог приезжал булагатский князец Ойлан (Илан) и дал шерть (присягу) на верность царю Алексею Михайловичу.
Более того, этот князец попросил построить на его земле острог для защиты от набегов монгольских ханов и князей ("приходили на них мунгальские люди войною"). Так появился Удинский острог (ныне Нижнеудинск). Однако уже в 1650 году он потребовал освобождения его сына (по другим источникам, племянника) Узуна, сидевшего в Красноярске в качестве заложника. Не добившись своего, он отказался от уплаты ясака и перестал быть послушным "белому царю". Узнав о походе против него монгольского Мергень-тайши, Ойлан возвращается обратно в российское подданство ("побежал вверх по Осе в большие браты").
Помимо противоречий между пришлыми и местными, нередкими были военные столкновения и между самими русскими острогами, в которых с обеих сторон активное участие принимали бурятские князцы. Параллельно устанавливались торгово-экономические связи между острогами и бурятскими и эвенкийскими улусами.
На 40—60-е годы XVII века приходится проникновение русских уже дальше в Забайкалье. Первым острогом здесь становится Баргузинский (1648 г.). Далее возникают такие важные опорные пункты российской власти, как Баунтовский острог (1652 г.), Нерчинский острог (1658 г.), Селенгинский острог (1665 г.), Удинское зимовье, будущий Верхнеудинск (1666 г.). По мнению большинства историков, в отличие от Предбайкалья в Забайкалье практически не отмечены факты вооруженного сопротивления со стороны местного населения русским казакам. Наиболее многочисленная группа забайкальских бурят — хори — приняла русское подданство мирно.
На то были объективные причины. В отличие от Западной Бурятии в Забайкалье население вело кочевой образ жизни, часто передвигалось с места на место, что позволяло ему в случае необходимости (опасности) сняться с места и откочевать в другие районы. Это требовало от российской администрации вести более осторожную политику в отношении местного населения — ведь если подданные от тебя убегают, то и дань собирать не с кого. Кроме того, за время присоединения Предбайкалья у казаков накопилось немало информации о быте и традициях забайкальских бурят, что также позволяло избежать крупных конфликтов.
Неизменно важным фактором русско-бурятских отношений того периода были связи с монгольскими и ойратскими ханствами. До 1690-х годов именно монгольские ханства были основными соперниками русских за влияние в Байкальском регионе. В этой борьбе казаки нередко вступали в союзные отношения с бурятским населением. Например, в 1674 году совершил нападение на бурятские улусы в районе Братского, Балаганского и Идинского острогов монгольский тайша Гыган, вытесненный обратно в Монголию усилиями ангарских бурят и русских служилых людей.
По мере нарастания междоусобиц в монгольских степях, а также территориальной экспансии Цинской державы влияние монгольских ханств в Байкальском регионе снижалось. После окончательного подчинения монгольских ханств маньчжурской империи Цин начинается долгий и сложный процесс территориального размежевания между двумя великими державами — Россией и Китаем. Земли Бурятии были важной составляющей в этой "большой игре", богатой военными столкновениями, спорами о границах и суверенитете над территориями и народами, их населяющими. Исторической точкой в деле присоединения Бурятии к России следует считать подписание 20 августа 1727 года на реке Бура (приток реки Аргунь) Буринского русско-китайского договора, установившего границы двух держав от Саянских гор до реки Аргунь. В результате была определена южная граница Бурятии, существующая практически без изменений и по сей день.
13-й лунный день с элементом Огонь. Благоприятный день для людей, родившихся в год Лошади, Овцы, Обезьяны и Курицы. Сегодня хорошо закладывать фундамент, строить дом, копать землю, начинать лечение, покупать лекарственные сборы, травы, проводить сватовство. Отправляться в дорогу – к увеличению благосостояния. Неблагоприятный день для людей, родившихся в год Тигра и Кролика. Не рекомендуется заводить новые знакомства, обретать друзей, начинать преподавательскую деятельность, устраиваться на работу, нанимать сиделку, работников, покупать скот. Стрижка волос – к счастью и успешности.
14-й лунный день с элементом Земля. Благоприятный день для людей, родившихся в год Коровы, Тигра и Кролика. Сегодня хороший день для того, чтобы просить совета, избегать опасных ситуаций, проводить обряды для улучшения жизни и для богатства, выдвигаться на новую должность, покупать скот. Неблагоприятный день для людей, родившихся в год Мыши и Свиньи. Не рекомендуется писать сочинения, издавать труды по научной деятельности, слушать поучения, лекции, начинать задуманное дело, устраиваться или помогать устроиться на работу, нанимать работников. Отправляться в дорогу – к большим неприятностям, а также к расставанию с близкими. Стрижка волос – к приумножению богатства и скота.
15-й лунный день с элементом Железо. Благодетельные поступки и греховные деяния, совершённые в этот день, приумножатся в сто раз. Благоприятный день для людей, родившихся в год Дракона. Сегодня можно строить дуган, субурган, закладывать фундамент дома, строить дом, начинать задуманное дело, учиться и постигать науку, открыть вклад в банке, шить и кроить одежду, а также для жесткого решения некоторых вопросов. Не рекомендуется переезжать, менять место жительства и работы, приводить невестку, отдавать дочь в невесты, а также проводить похороны и поминки. Отправляться в дорогу – к плохим вестям. Стрижка волос – к удаче, к благоприятным последствиям.
ПРИСОЕДИНЕНИЕ БУРЯТИИ К РОССИИ
В начале XVII века русские в своем продвижении в Сибирь подошли к рубежам "Братской землицы". Стремление прочно обосноваться в ее пределах было обусловлено тремя причинами: во-первых, через бурятские земли вторгались ойраты и другие кочевые племена, совершавшие набеги на русские и туземные поселения западной Сибири, защита которых стала важной государственной задачей; во-вторых, обладание Бурятией обещало облегчить торговые связи с Китаем и, наконец, Прибайкалье, по слухам, было богато серебром и пушниной, обладало значительным населением и, следовательно, там можно было рассчитывать на значительный сбор ясака.
С двадцатых годов XVII в., после рекогносцировки и сбора расспросных данных у тунгусов, начинаются экспедиции в Бурятию.
Отношения с бурятами носили первоначально мирный характер. Они охотно изъявляли покорность "белому царю" и соглашались платить ясак. Оправдывались слова тунгусов, рассказывавших еще в 1626 г. атаману Максиму Перфильеву: "...ждут братские люди к себе тех государевых служилых людей, а хотят тебе, великому государю, братские люди поклонитися и ясак платить и с служилыми людьми торговатися" (1).
Объяснение этому, странному на первый взгляд, явлению следует искать в особенностях межплеменных отношений в Прибайкалье. Более слабые племена находились здесь в зависимости от более сильных, являлись их кыштымами. Особенности этой формы зависимости, при которой отношения господства и подчинения существовали между целыми родами и племенами и которая известна в Центральной Азии издавна (2), в конкретных бурятских условиях хорошо выяснена С. А. Токаревым (3). Основные обязанности кыштымов заключались в уплате дани и выставлении ополчения в помощь их повелителям. С другой стороны, племя или род, имевшее кыштымов, было обязано охранять их от вторжений в их земли. Поэтому можно предполагать, что кыштымная зависимость возникала не только в результате завоевания, но и мирным путем. Род, не имевший возможности обороняться своими силами в ту эпоху, когда слабые становились объектом постоянных набегов и грабежей, был вынужден искать себе достаточно мощных покровителей. Возникало нечто подобное патронату раннего европейского средневековья.
Система кыштымных отношений в Восточной Сибири была весьма сложной. Племена, имевшие кыштымов, в свою очередь попадали в зависимость от более сильных соседей. Тувинцы, взимавшие ясак с мелких тюркских племен, сами были в начале XVII в. кыштымами киргизских князцов. Буряты, обратив в кыштымов тунгусские или приенисейские роды, нередко платили ясак монголам. Это могло обеспечить спокойное существование, о чем свидетельствует ходатайство, поступившее от бурят в 1690 г. в Удинский острог, в котором они просили разрешения на платеж ими ясака монгольскому кутухте. Мотивировалась эта просьба так: "И в тех де они годах с мунгальским кутухтою жили в совете... а от мунгальских людей разоренья им не бывало" (4). Поскольку речь идет об отношениях, установившихся издавна, поздняя датировка документа не должна нас смущать.
В Забайкалье русские казаки неоднократно встречали монголов, приезжавших сюда для сбора ясака. И хотя монгольские князья в своих настойчивых требованиях во второй половине XVII в. вернуть им их прежних ясачных, т. е. забайкальских бурят, сильно преувеличивали степень зависимости последних от степных аристократов, факт постоянной или спорадической уплаты ясака монголам сомнений не вызывает.
Естественно, что в условиях перекрестных отношений господства или подчинения каждое племя или род, раз они не могли отстоять своей независимости, стремились приобрести более сильного покровителя, который, взимая ясак, в то же время мог успешно защищать своих кыштымов.
Буряты были, конечно, хорошо наслышаны о силе русских еще задолго до появления казаков в их улусах. Поэтому они готовы были признать верховенство русского царя в пределах, так сказать, нормальных кыштымных отношений. Первые притязания казаков не шли дальше требований уплаты ясака и это было вполне в духе тех отношений, которые сложились в Бурятии задолго до русских.
Возможность сменить подчинение местным племенам переходом "под высокую руку белого царя" и было, надо полагать, причиной жестокой борьбы, которая развернулась в 1626-1629 гг. между бурятскими родовыми группами, с одной стороны, и между бурятами и их кыштымами - с другой (5). В канун установления русской власти в Приенисейском крае бурятские кыштымы отплачивали за старые обиды.
Приближение русских активизировало и борьбу между бурятскими племенами и монгольскими феодалами. Последние, опасаясь русского продвижения, участили свои грабительские набеги на бурят, которые в свою очередь, в предвидении возможности получить защиту у русских, усилили сопротивление монголам. На это указывает известное сообщение атамана Василия Тюменца, что у бурят "бой живет мало не по вся годы с китайскими людьми" (т. е. с монгольскими князьями).
Короче говоря, мирное принятие бурятами русского господства при первых встречах было обусловлено тем, что возникавшая здесь форма зависимости вполне соответствовала тогдашнему уровню развития бурятского общества и не заключала в себе ничего нового.
Отношения начинают изменяться тогда, когда выяснилось, что посланцы "белого царя" не намерены удовлетвориться превращением бурят в своих кыштымов. И прочное утверждение русских в западной Бурятии приводит нередко к столкновениям с бурятскими племенами.
Нужно решительно отвергнуть мнение о том, что эти столкновения были вызваны бесчинствами отдельных, излишне ретивых казачьих атаманов, нарушавших мудрые предписания центрального правительства, как идеализацию политики царизма.
Политика по отношению к покоренным народам диктовалась из Москвы и в тогдашних указах, наряду с призывами к умеренности, содержались и предписания беспощадно применять оружие. Эта двойственность прослеживается и в деятельности местной администрации.
Примером стремления найти общий язык с бурятской верхушкой является возвращение в 1630 г. кн. Шаховским бурятского ясыря, захваченного красноярскими казаками при погроме улусов (6). Если первая поездка казаков для выполнения этого поручения оказалась неудачной, то второе посольство, возглавляемое опытным атаманом Максимом Перфильевым, полностью достигло цели. Буряты приняли пленных и внесли ясак. Но вскоре выяснилось, что стороны понимали значение этого события по-разному. Русские расценили уплату ясака, как доказательство покорности бурят, последние же рассматривали его просто как выкуп за пленных, что было вполне в духе местных нравов (7). Буряты не только отрицали принятие ими шерти, но и "звали де их служивых людей к себе битца".
Можно с большой долей уверенности полагать, что причиной перехода от мирных отношений к сопротивлению послужило основание в Бурятии первых острогов. Покровительство русских обещало бурятам надежную защиту, и они готовы были стать кыштымами "белого царя". Но строительство укреплений в их земле показало бурятским князцам, что речь идет о большем, нежели кыштымные отношения.
Первые нападения князцов были направлены именно против острогов. Высказанную выше мысль подтверждает и такой авторитетный свидетель, как П. Бекетов, в донесении которого читаем: "И те брацкие люди, слыша про то, что на усть Тутура реки служивые люди поставили острожек и не похотя быти под государскою высокою рукою и збежали все жити в мунгалы на Ламу озеро" (8). Постройка острогов, таким образом, явилась непосредственным поводом к обострению отношений.
И в эти ранние дни уже обнаруживается иное, дружественное, отношение к русским. В качестве примера можно сослаться на то, что буряты князца Братая помогли ограбленным десятнику Кузьме Кочергину с попутчиками благополучно добраться до острога (9).
Здесь нет надобности перечислять различные столкновения, хорошо освещенные в специальной литературе Следует лишь заметить, что, оберегая свои классовые интересы, бурятские князцы, под нажимом казачьих отрядов, нередко изъявляли покорность, а когда, как им казалось, гроза проходила, снова "изменяли" и "воровали". Характерна в этом отношении политика известного князца Илана (Ойлана). В 1635 г. он нападает на кыштымов, изъявивших покорность русским (10). Тремя годами позднее, потерпев серьезное поражение от казаков, он просит "отдать его вины" и обязуется платить ясак. Собравшись с силами, в 1650 г. он прекращает уплату ясака и грозит войною (11) Но, прослышав о походе против него крупного монгольского войска он спасается побегом в "большие браты" (12). Примерно так же вели себя и другие бурятские князцы.
С трудом налаживавшиеся отношения сильно страдали от казачьих погромов, а также от развернувшегося в сороковые годы соперничества русских острогов. Сидевшие в них приказчики, стремясь отличиться в сборе ясака, а заодно не забывая и о собственных корыстных интересах, участили походы на бурят, плативших ясак в другие остроги. Буряты жаловались, "что де от одного государя приходят к нам двои люди" (13). Межострожная борьба лишала бурят уверенности в том, что уплата ясака гарантирует им спокойное существование, и подрывала их хозяйство.
На это своеобразное явление сибирской жизни обратил внимание еще А.П. Окладников, справедливо указавший, что эта борьба "перекрещивалась с межродовой и межплеменной враждой и т. д., а русские власти становились на сторону того или иного князца, помогали ему грабить его врагов и тем разделяли бурятские племена и роды на воюющие друг с другом лагери" (14).
Как ни неожиданным покажется на первый взгляд, но столкновения между острогами, причинявшие страдания улусной массе, примиряли бурятскую верхушку с русским острогом. Стремясь насолить друг другу, приказчики острогов использовали зависимых от них бурят, когда они предпринимали вторжение на территорию, подвластную другому острогу. Это вполне устраивало бурятских князцов, которые пользовались случаем свести старые счеты, зная, что в случае неудачи они могут быть уверены в защите со стороны казаков из "своего" острога. Хотя буряты и недоумевали по поводу вражды между посланцами одного царя, их грызня воспринималась ими как продолжение тех межплеменных войн, которые были повседневным явлением еще до прихода русских.
Рядовых же бурят царившая в крае анархия принуждала искать покровительства острога. В 1655 г. в Верхоленском остроге братский мужик "бил челом в судной избе перед сотником стрелецким словесно: "пришли де русские по Ангаре сниз шесть дощаников и поставили острог при Ангаре пониже Иркутска на сей стороне, и мы де их блюдем и прошаем оборони, чтобы де нас ясашных людей русские люди, пришед, не погромили" (15). Обращения в острог за защитой против притязаний чужих приказчиков были весьма многочисленны.
Подчинение острогу обеспечивало теперь известную устойчивость жизненных условий для улусной массы и обещало князцам помощь при осуществлении ими воинственных предприятий против своих соседей. Немаловажным обстоятельством было и то, что казачьи гарнизоны приходили на помощь бурятам в случае набегов монгольских феодалов, которые к середине XVII в. заметно участились.
Между улусом и русской деревней начинали устанавливаться мирные отношения, и три десятилетия, прошедшие с момента первого появления русских в Бурятии, позволили народам лучше узнать друг друга.
С середины XVII в., как можно судить по документальному материалу, отношения между бурятами и русскими резко меняются, и если для предшествующего времени характерно чередование мирных отношений с побегами и столкновениями, то отныне ведущей становится тенденция к мирному принятию русского господства.
Возможности самостоятельного существования для бурятских племен не существовало. Перед ними стоял выбор - принять присоединение к России или искать покровительства монгольских ханов. Поскольку буряты еще не имели никакой общей организации, решение этого вопроса могло быть только результатом опыта, накопленного всем народом в целом.
Монгольские феодалы, стремясь использовать неустойчивое положение в Прибайкалье, активизируют свою агрессивную политику. В 1651 г. племянник Алтын-хана Мергень-тайша громит многие улусы и уводит людей в свои владения (16). Следующий его визит в Бурятию, носивший примерно такой же характер, относится к 1653 г. (17). Не отставал от своего монгольского коллеги и калмыцкий Кегень-кутухта. Обороняться от их многочисленных дружин своими силами буряты не имели возможности, а помощь из русских острогов не могла прибыть своевременно. Единственный выход из положения буряты видели в постройке новых острогов.
Упоминавшийся выше поход Алтын-хана вызвал ходатайство в Красноярский острог, в котором буряты просили, "чтоб их государь пожаловал, велел в Тубинской земле на мунгальских и на калмыцких сакмах (18) и на переходах поставить острог и пожаловал бы государь, велел в том остроге для обереганья устроить служилых людей с огненным боем, чтоб было кем их от приходов воинских людей оборонить" (19).
Позднее, в 1669 г., в Илимске буряты били челом о постановке острога "у Ангары реки на мунгальском перевозе на усть Иды реки для перелазу, чтоб не пропущать воинских людей и им брацким ясачным людем для прибежища и для крепости острожек поставить и в острожке быть служилым людям" (20).
Эти документы говорят о многом. Если в двадцатых-тридца-тых годах буряты либо брались за оружие, либо бежали куда глаза глядят, прослышав о строительстве острога, то теперь они сами просят ставить остроги на путях вторжений монгольских феодалов и о поселении там "для обережи" русских казаков. На своем опыте бурятский народ убеждался, что только Россия располагает достаточной силой, чтобы избавить его от погромов со стороны непрошенных гостей.
Хотя монгольские ханы и искали возможности соглашения с Россией, они не упускали случая поживиться за счет бурят. Но несмотря на тяжкие последствия погромов, Монголия все еще оставалась прибежищем для бурят, когда они, покидая родные кочевья, искали спасения от жестокостей и произвола управителей острогов. Окончательный выбор был сделан бурятами лишь после того массового опыта, которым явились события 1658 г. На них следует остановиться подробнее.
Фактической стороны дела мы не будем здесь касаться, так как побег балаганских бурят, вызванный жестокостями Ивана Похабова, или, точнее говоря, те немногие сведения, которыми мы располагаем об этом событии, неоднократно публиковались. Известно, что Балаганские степи совсем обезлюдели, но не проходит и года, как начинается массовое возвращение на родину.
Затруднение заключается в том, что прямых свидетельств о положении беженцев на чужбине и о причинах их обратных побегов до сих пор не обнаружено. Предположение о том, что, не имея никаких прав на землю и потеряв свой скот, буряты оказались в бедственном положении, надо полагать, справедливо. Но вместе с тем маловероятно, чтобы монгольские владетели, подготовившие побег и снабжавшие беженцев верблюдами для перевозки юрт и баранами для пропитания, сразу же ожесточили неумеренными поборами или притеснениями своих новых подданных. Не следует забывать известного указания Маркса: "Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство" (21). Поскольку феодальный способ производства предполагает определенный, хотя и низкий, уровень крестьянского хозяйства, монгольские феодалы, обзаведясь новыми подданными, отнюдь не могли быть заинтересованы в немедленном их разорении.
Но чем же тогда объяснить, что несмотря на то, что бурятам приходилось покидать семьи и остатки скота, без которого кочевника ждет безысходная нужда, невзирая на то, что встреча с выставленными монголами заслонами грозила смертью, они массами устремляются на свои "породные земли"? (22) Главное, по-видимому, заключалось в том, что буряты, которые находились еще на ранней стадии процесса феодализации, в Монголии сразу же оказывались на положении крепостных. Такая метаморфоза повсеместно, где она происходила, вызывала сильное сопротивление крестьянства, и буряты, конечно, не составляли исключения.
После балаганских событий происходит крутой перелом. Если побеги в Монголию продолжаются, то обычно бегут лишь одиночки, преимущественно из числа "лучших людей", сохранявших связи со своими монгольскими собратьями. Что же касается улусных людей, то порой они заявляли русским приказчикам о своем намерении уйти в Монголию (23), но это было не более чем угрозой, потом не претворявшейся в жизнь.
Разумеется, не все буряты на своем личном опыте могли сопоставить условия жизни в Монголии и в России. Но информацией о судьбе беглецов они располагали, ибо пресловутая "степная почта" работала в XVII веке не хуже, чем в XIX. Об этом можно судить хотя бы по тому, что русские часто узнавали от бурят о событиях, происходивших в глубинах Монголии. Кроме того, едва ли можно было отыскать много бурят не испытавших на себе последствий набегов из-за рубежа. Поэтому события 1658 г. можно рассматривать как имеющие общебурятский характер.
Поскольку после этих событий очевиден поворот к принятию русского подданства и поскольку ведущей линией русско-бурятских отношений впоследствии является признание вхождения Бурятии в состав России, конец пятидесятых - начало шестидесятых годов XVII в. может с полным основанием рассматриваться, как дата добровольного присоединения бурят к России. Нас не должно смущать то, что присоединению предшествует период взаимного недоверия и столкновений. Так было и у других народов, пришедших в результате собственного исторического опыта к признанию целесообразности своего вхождения в состав Русского государства.
Проникновение в Забайкалье происходит, в основном, в тот период, когда основная масса бурятского народа уже приняла новый порядок. Поэтому бурятские роды, или, точнее, разноплеменная масса бурят, оказавшихся в итоге предшествовавших бурных лет по восточную сторону Байкала, не оказывает сопротивления русскому продвижению. "Брацкие немирные мужики" упоминаются в донесениях из-за Байкала (24), но столкновений с ними было немного.
В Забайкалье русские столкнулись с новыми проблемами. Сюда время от времени прикочевывали монгольские феодалы, а междуречье Хилка и Чикоя было занято, наряду с "конными тунгусами", воинственными табангутами. Отношения, если не считать сравнительно мелких инцидентов, складывались удовлетворительно. Крупнейшие монгольские князья, Тушету-хан и Цецен-хан, с которыми русские скоро завязали отношения, избегали осложнений, испытывая нажим со стороны Маньчжурии и джунгарских ханов. Продвижение русских в Прибайкалье к тому же мало задевало их интересы. Русские же дипломаты, хотя и предпринимали попытки склонить монгольских ханов к принятию русского подданства, не заходили в своих притязаниях далеко, так как обострение отношений могло лишь помешать осуществлению одной из главных целей русской политики на Востоке - установлению прямых связей с Китаем. Дороги туда вели через монгольские степи.
Возникавшие конфликты обычно разрешались путем соглашения. Если при переговорах ханы порой и поднимали вопрос о своем праве на сбор ясака с бурят (25), то не слишком на этом настаивали. Непосредственно бурят русско-монгольские отношения этого периода мало затрагивали.
Положение резко изменяется с конца шестидесятых - начала семидесятых годов, когда монгольские ханы изменяют свою политику. Все более подпадая под влияние маньчжурского двора, они начинают беспокоить русские рубежи. Провоцируя обострение русско-монгольских отношений, маньчжуры, в ту пору завершавшие завоевание Китая, преследовали две цели. Во-первых, они стремились монгольским нападением на русские тылы поддержать свое наступление в Приамурье, а во-вторых, вовлечение халхаских князей в фарватер проманьчжурской политики неизбежно должно было усилить их зависимость от маньчжурского двора.
Впервые угроза войной прозвучала в 1672 г., когда к воинственным заявлениям очередного маньчжурского посла "богдойского воеводы Мынгытея", посетившего Нерчинский острог для переговоров по делу Гантимура, присоединились и монгольские ханы. "И мунгальские де люди угрожают же войною", как доносили из Нерчинска (26). Позднее войной грозит Тушету-хан, ссылаясь на то, что он "с богдойскими людьми заодно" (27).
Дело не ограничивалось одними угрозами. Набеги на бурятские земли происходят все чаще и носят все более разрушительный характер. Сообщения о "шатости" и военных столкновениях поступали из всех сибирских острогов. Прибывавшие из-за рубежа эмиссары подговаривали бурят к мятежам и "призывали" их в Мунгальскую землю.
Но опыт, полученный во время побегов в Монголию, и сильное озлобление погромами, побудившими бурят, в частности живших по Иркуту, откочевать поближе к острогам, покинув "породные земли", привело к результатам, прямо противоположным тому, на что надеялись монгольские ханы. Буряты начинают оказывать им отпор, и на этой почве складывается боевой союз между казаками и бурятами. Примеры совместной обороны рубежей весьма многочисленны.
Приведем несколько типичных случаев. В 1682 г. крупный отряд из 330 служилых и промышленных людей вместе с семьюдесятью ясачными бурятами ходили за "мунгальскими воровскими людьми и за своим отгонным табуном" (28). В 1685 г. проводники буряты приняли участие на стороне русских казаков в их стычке с монголами (29). В этом же году тункинские буряты ходатайствовали, "чтоб великие государи пожаловали их, велели им брацким людям и тунгусам дать русских людей казаков в помочь, чтоб де брацким людям и тунгусам итти на тех мунгаль-ских людей и на соетов в поход" (30).
Было бы, конечно, уклонением от исторической правды утверждение, что все пограничные столкновения вызывались монголами. Нередко буряты, стремясь компенсировать себя за понесенный ущерб, вторгались для отгона табунов и стад в Северную Монголию и от таких набегов немало страдали и монгольские кочевники. Поскольку подобные нападения были в подавляющем большинстве случаев лишь ответом на грабеж, чинимый дружинами монгольских феодалов, можно констатировать, что их грабительские набеги обходились дорого не только бурятам, но и их собственным подданным.
Проверкой упрочения дружественных отношений между русскими и бурятами, а вместе с тем доказательством тезиса о принятии бурятским народом своего вхождения в состав России являются события 1688-1689 гг.
В 1687 г. Тушету-хан, соблазненный обещанием поддержки со стороны маньчжур, открывает военные действия против забайкальских острогов. Селенгинск и Удинск, осажденные монголами, были отрезаны и их гарнизоны с трудом сдерживали натиск противника. Даже полуторатысячный стрелецкий отряд, сопровождавший русского посла окольничего Федора Головина, не смог добиться быстрого успеха. Головин достиг Удинска, но связь прервалась, и в Иркутск не поступало никаких сведений о его судьбе. Началось спешное формирование в Ильинске особого полка, который под командой Федора Скрипицына должен был к лету 1688 г. двинуться на помощь стрельцам. По острогам шел набор промышленных и гулящих людей, отзывались служилые и казаки, и в результате ослаблялись и без того немногочисленные гарнизоны западно-бурятских острогов.
В эту трудную минуту оборона западных рубежей была частично возложена на бурят. Сомнений в их лояльности уже не существовало. Приказчику Идинского острога строжайше предписывалось "идинских брацких людей из улусов по половине или по скольку человек пригоже из улуса в Тункинской на береженье от неприятельских людей выслать с запасы и с ружьем, хто с чем служит, тотчас без всякого мотчания, не дожидаясь о том к себе иного великих государей указу и нарочные к себе присылки" (31)
Отклик бурят на этот призыв был таков, что их пришлось удерживать от открытия самостоятельных военных действий в ответ на очередное нападение "крайних мунгальских" людей", т. е. оперировавших под Тункинском отрядов приграничных тайшей, которые, также не без поощрения со стороны маньчжурского двора, готовы были последовать примеру Тушету-хана (32).
Аналогичной была реакция и верхоленских бурят, сообщавших в своей "сказке", "что служить де они великим государям рады и у которых де нарочитые кони сыщутся и они де брацкие люди будут збиратца к морю и дожидатца из Иркуцка и из Балаганска братцких же людей и с теми де людьми готовы итти за море и на Селенгу в полк к нему Федору Скрипицыну" (33).
В связи с тем, что вторжение Галдана в Халху кардинально изменило обстановку и силы Головина оказались достаточны для разгрома оставшихся в Забайкалье монгольских отрядов и табангутов, совместный поход казаков и бурят, по-видимому, не состоялся. Но готовность последних принять участие в нем не оставляет сомнений в их решимости сражаться на стороне русских. Объем статьи не позволяет привести большого количества относящихся к этому событию документов, но и сказанного достаточно для доказательства того, что буряты через 30 лет после поворота, который начался с 1658 г., уже считали оборону русских рубежей своим кровным делом.
В 1689 г. по договорам с Головиным русское подданство приняла группа монгольских тайшей и табангуты. Известно, что в последующие годы тайши бежали обратно в Монголию, уведя значительную часть подданных. Но много "остальцев" и основная масса табангутов влились в конечном счете в состав бурятского народа.
Потерпев полную неудачу в попытке завоевать Прибайкалье, приграничные монголы не прекращают своих грабительских набегов. Руководящая роль тайшей в этих набегах подтверждается многими документами. В 1692 г. захваченный в плен монгол показал: "а ездят де под Нерчинской для отгону табунов по приказу тайшей своих" (34).
Результаты вторжений были те же самые, что и несколькими десятилетиями раньше. Типична в этом отношении отписка тунгусов Луникирского рода: "Коней и рогатого скота стало мало, потому, что де ездят к нам мунгальские воровские люди, громят наши юрты, а в полон себе берут наших жен и детей. А от тово де мы разорились" (35). Реакцией были ответные действия бурят, выступавших против тайшей, либо вкупе с казаками, либо самостоятельно. Нередко такие предприятия не ограничивались преследованием "воров", а завершались угоном табунов или стад у первых попавшихся монголов. Так группа бурят, отправившихся в 1697 г. в погоню за обидчиками проникла "самовольством" в Монголию и возвратилась с 14 чужими конями. "А у каких иноземцев отогнали, того де в отписке не написано" (36).
Политика монгольских князей, заботившихся только о собственной наживе, по-прежнему обрекала на бедствия и бурят и простых монголов. Вместе с тем она служила для бурят наглядной агитацией, убеждавшей их в преимуществах, которые они приобрели в результате присоединения к Русскому государству.
Если в последние десятилетия XVII века мы встречаемся с побегами в Монголию, то социальный состав беглецов существенно изменяется по сравнению с предшествующим временем. Теперь за рубеж тянутся, в основном, верхушечные слои бурятского общества, связанные с монгольскими тайшами. В то же время простой народ, как показывают документальные данные, рассматривает Россию, как свою родину. Теперь уже вполне выяснено, что пресловутый бунт Петра Тайшина был заговором небольшой кучки приверженцев степного аристократа и был подавлен при участии рядовых бурятских родовичей. Настроения последних были выражены участниками организованного в то же время коллективного побега, руководимого Павлом Астафьевым. По настойчивым утверждениям на допросах они намеревались бежать "по Анкаре до Енисейска в русские города" (37).
Можно привести много примеров на эту тему. Некий табунан Дайбун, готовивший побег в Монголию, был выдан своими людьми, категорически отказавшимися следовать за ним (38). Еще в 1681 г. ясачные буряты и тунгусы подали в Тункинск челобитную на тунгусского шамана Менея, который подговаривал их к побегу в Монголию, а в прошлом не раз "подзывал монголов". "А только де ево, Менейка, из крепи выпустят, то де нам брацким мужикам на Тунке реке житья отнюдь не будет" (39). Даже жена Менея грозила покончить с собой, если он попытается увезти ее в Монголию" (40).
Если слова бурятского князца Инкея в 1666 г. "не иду де я в мунгалы и умру де я в своей земле" (41) с неоспоримой убедительностью свидетельствовали о решительном отказе части бурят искать иную родину, кроме ставшей тогда уже русской Восточной Сибири, то к концу столетия аналогичные заявления становятся нормой.
Проблему сближения между русским и бурятским народом нельзя, разумеется, ограничивать общей защитой сибирских рубежей. На протяжении жизни двух поколений контакт между бурятами и русскими значительно углубился.
К сожалению, наши документы по самому своему характеру очень слабо отражают экономические связи между возникавшей в Прибайкалье русской деревней и бурятским улусом. И это вполне естественно, так как мелочные по преимуществу торговые операции не фиксировались в "отписках" и "сказках" того времени. Но хозяйственное влияние деревни проявилось в распространении среди бурят земледелия, наиболее товарной в то время отрасли хозяйства. В XVII же веке "основу экономических связей русского народа с бурятами и эвенками составляло общественное разделение труда между земледельцами, ремесленниками, скотоводами и охотниками" (42).
Причины принятия бурятами русского подданства нельзя рассматривать, как нечто единое для всего народа в целом. Бурятское общество уже знало глубокое классовое расслоение и мотивы сближения с русскими каждой социальной группы были различны.
В перемене отношения к царизму бурятской верхушки решающую роль сыграло, по-видимому, то обстоятельство, что с течением времени она могла убедиться, что "белый царь" не посягает на их власть над улусными людьми. Более того, с середины XVII века был взят курс на укрепление положения князцов, окончательное свое оформление нашедший много позднее в известной инструкции Саввы Рагузинского. Не мелочный подкуп "государевым жалованием", представлявшим ценность разве лишь для самых захудалых князцов, а именно укрепление власти над рядовыми бурятами были причиной неписанного соглашения между "степной знатью" и русской администрацией.
Обособлявшаяся от народа верхушка бурятского общества нуждалась и в установлении стабильности в крае, ибо побеги в Монголию, а тем паче грабительские наезды из-за рубежа подрывали хозяйство рядовых родовичей, а тем самым сокращали возможности их эксплуатации.
Далее, экономический подъем, явившийся результатом строительства острогов и заимок, открыл перед шуленгами и зайсанами новые возможности для обогащения. Иные из них окунулись в коммерческую деятельность, хорошим примером чего являются спекулятивно-торговые предприятия бурятки Марфы Нагаловой и ее конкурента князца Ербугарки, красочно описанные А. П. Окладниковым (43).
Наконец, бурятских князцов на путь примирения с острогом толкала боязнь перед движением их улусных людей. Сведения об обострении классовой борьбы в ту бурную эпоху немногочисленны, но они имеются. Столкновения между рядовыми табангутами и их зайсаном Окином происходили во время подготовки ухода их в Монголию (44). Подданные вышедшего на русскую сторону Кунделен-тайши учинили своему повелителю страшный разгром. Восстание, руководимое улусным мужиком Богачеем (45), несмотря на то, что социальный его характер до сих пор нельзя считать окончательно выясненным, несомненно, в какой-то мере было направлено против укреплявшихся феодальных форм эксплуатации.
Верная служба князцов и "лучших людей" компенсировалась соответственно их заслугам. Одни исключались из ясачных списков, как некий Цаган, которому оказали такую милость "для его Цаганковы многие службы и для ясачного збору посылок" (46). Другие были поверстаны в казаки и даже в дети боярские (47) . Третьи получали титул тайши или зайсана. Высшей награды удостоился Окин-зайсан, в 1710 г. утвержденный первым тайшей среди бурят.
Сближение между рядовыми бурятами, с одной стороны, и натурализовавшимися в новом краю казаками и крестьянами-переселенцами - с другой, происходило на иной основе. Здесь ведущую роль играли повседневный хозяйственный контакт и уже рано начавшее складываться единство в борьбе против угнетателей, кульминационным пунктом которого было известное Братское восстание.
Фактов, свидетельствующих о росте дружбы в народных гизах, в нашем распоряжении немало. Упоминавшийся выше побег Павла Астафьева и его спутников, был предпринят по совету русского человека "строчного Андрюшки" (работавшего, кстати сказать, у бурятского богатея), который, очевидно, пользовался полным доверием своих бурятских товарищей (48). За нескольких бурят, подвергнутых аресту по обвинению в соучастии и заговоре Тайшина, поручились русские казаки (49).
К концу столетия учащаются просьбы бурят об оставлении в их ведомствах приказчиков или толмачей, известных своей справедливостью. В 1695 г. итанцинские буряты изъявили желание иметь приказчиком Фирса Потапова, который прежде "расправу чинил вправду" (50). Иркутские буряты ходатайствовали об оставлении в должности толмача казака Кузьмы Зверева, от которого "никаких обид и налог к ним иноземцам не бывало" (51). Возможно, что в отдельных случаях первую скрипку в подобных делах играли спевшиеся с мелким служилым людом шуленги и зайсаны, но в целом рост доверия между бурятским и русским населением является, в свете архивных документов, фактом несомненным.
Об этом доверии свидетельствует чрезвычайно интересная (отписка приказчика Степана Казанца из Кабанского острога: "...в нынешнем же 201 (1692) году октября в 11 день били челом великим государем, а в Кабанском остроге в судной избе творили мне словесно селенгинские брацкие ясачные люди, которые под кабанским присудом шуленги Бинтуй, Колдой с товарищи. Служили де они великим государем и Кабанский острог и казну великих государей оберегали, а ныне де они пошли для ясаку на соболинные промыслы врознь по рекам и по хребтам, а остались де жены их и дети с табунами их на старых кочевьях их около Байкала на степях и чтоб де великие государи их иноземцев пожаловали, велели бы кабанским казакам и селенгинским служилым людям, которые живут в Кабанском, беречь их жен и детей от приходу воинских воровских мунгальских людей, чтоб без них, услыша малолюдство, жен и детей воинские мунгальские люди в полон не поймали и табунов бы их не пограбили и чтоб им иноземцам братиким людем не разоритца и в подданстве у мунгальских людей не быть" (52).
Казанец сообщает, что он задержал служилых людей, чтобы охранять кочевья, "покамест иноземцы не выйдут из леса".
Какие разительные перемены произошли за несколько десятилетий! До середины столетия буряты более всего были озабочены тем, чтобы сохранить свои кочевья от казаков, а теперь они спокойно вверяют им защиту своих жен и детей. Они боятся не прихода, а ухода русских.
Разумеется, этот процесс сближения протекал на фоне произвола и всякого рода лихоимства, которые характеризуют политику царизма на национальных окраинах. Но углубление его при всех неблагоприятных обстоятельствах служит лучшим доказательством того, что такое сближение соответствовало интересам и бурят и русского населения края.
Оно зашло столь далеко, что в конце XVII века стала возможной длительная тяжба между нерчинцами и итанцинцами, в которой с обеих сторон единым фронтом выступали и русские и буряты (53).
Если сопоставить многочисленные аналогичные факты, то не будет уже удивлять нас совместное восстание бурят и русских в Братске, а также участие бурят в бунтах, прокатившихся в 1696-1698 гг. по забайкальским острогам.
При разгроме домов и избиении ненавистных народу приказчиков Гладкого и Васютинского казаки действовали "собрався з брацкими мужиками многолюдством разбоем" (54).
Почва для таких совместных выступлений к концу столетия была уже хорошо подготовлена. Бурятский народ навеки связал свои судьбы с Россией и его освободительное движение отныне прочно сливается с классовой борьбой русского крестьянства.
ПРИЛОЖЕНИЕ
1. ЦГАДА. Сиб приказ, стлб. 12, л. 89. Приведено у А. Окладникова. Очерки из истории западных бурят-монголов. Л., 1937, стр. 33-34.
2. Аналогичные формы зависимости были у енисейских кыргызов. Положение унаган-боголов у монголов XI-XII в. близко к положению кыштымов. Этот институт играл, по-видимому, немаловажную роль в генезисе феодализма у кочевых народов и заслуживает специального изучения.
3. С. А. Токарев. Буряты и их "кыштымы" в XVII в. Записки ГИЯЛИ, вып. 2, Улан-Удэ, 1940, стр. 136-156.
4. Архив Академии наук СССР, ф. 21, оп. 4, № 20, л. 78.
5. А. П. Окладников. Очерки.., стр. 38.
6. Архив Академии наук СССР, ф. 17, № 136, л. 197.
7. Архив Академии наук СССР, ф. 17, № 136, л. 199.
8. Там же, ф. 22, № 45, л 66.
9. Там же, № 51
10. Там же, № 216
11. Там же, ф. 17, № 234, л. 449-450.
12. Там же, № 266, л. 523.
13. Институт истории Академии наук СССР. Акты Якутские, к 3, ст. 2.
14. А. П. Окладников. Очерки.., стр. 97.
15. Архив Академии наук СССР, ф. 28, № 174, л. 270.
16. Архив Академии наук СССР, ф. 17, "№ 266, л. 523.
17. Там же, ф. 18, № 8.
18. Сакма (слово тюркского происхождения) - дорога.
19. Архив Академии наук СССР, ф. 22, № 174, л. 261.
20. Там же, ф. 23, № 185, л. 221.
21. К. Маркс. Капитал, т. 1, стр. 722.
22. Архив Академии наук СССР, ф. 28, № 134, л. 180 и др.
23. См., напр., Архив Академии наук СССР, ф. 28, № 122, л. 213.
24. См., напр. Архив Академии наук СССР, ф. 22, № 184, л. 287.
25. Архив Академии наук СССР, ф. 23, № 200, л. 234 и др.
26. Архив Академии наук СССР, ф. 23, № 252, л. 269.
27. ЦГАДА. Иркутская приказная изба, № 62-а, (ст. 74), л. 17, № 67 (ст. 84), л. 105.
28. ЦГАДА, Иркутская приказная изба, № 22 (ст. 341), л 19.
29. Там же, № 69, (ст. 77), л. 23.
30. Там же, л. 24.
31. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 191 (ст. 253), л. 5.
32. Там же, № 128 (ст. 147), л. 17.
33. Там же, л 71.
34. Архив Академии наук СССР, ф. 28, № 53, л. 124.
35. Архив института истории Академии наук СССР, Нерчинский фонд, к. II, № 310.
36. Архив Института истории Академии наук СССР, Нерчинский фонд, к. III, сс. 4.
37. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 372, (ст. 441), лл. 12-14. (Приведено в моей статье "Новые данные из истории Бурят-Монголии", Ученые записки ЛГУ, № 218, 1952, стр. 113).
38. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 230, лл. 61-64.
39. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 17, (ст. 121), л. 26.
40. Там же, лл. 25-26.
41. А. П. Окладников. Очерки.., стр. 126.
42. "История Бурят-Монгольской АССР", т. 1, изд. 2, Улан-Удэ, 1954, стр. 111.
43. Окладников. Очерки.., стр. 151-163
44. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 261, л. 18; № 230, л. 42 и др.
45. А. П. Окладников. Очерки.., стр. 213-241.
46. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, №192 (ст. 272), л. 13.
47. Архив института истории Академии наук СССР, Акты Иркутские. к. III, л 159; ЦГАДА; ф. Иркутской приказной избы, № 300, л. 23.
48. Е. М. 3алкинд Новые данные по истории Бурят-Монголии в XVII в., стр. 113.
49. Там же, стр. 112.
50. Институт истории Академии наук СССР. Акты Иркутские, к. II, № 14.
51. Там же, Акты Нерчинские, к. I, № 194.
52. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 303 (ст. 693), лл. 52, 53.
53. ЦГАДА, ф. Сибирского приказа, кн. 1372, лл. 169, 172, 197-198; ст. 1422, сс. 62.
54. ЦГАДА, ф. Иркутской приказной избы, № 405 (ст. 521), л, 79.
Е.М. ЗАЛКИНД,
доктор исторических наук
ЗАПИСКИ Бурятского научно-исследовательского института культуры.
Вып. 25. - Улан-Удэ, Бур. Кн. Изд-во, 1958. - с. 3-18.
Вам нравится?
да | нет
Если Вы обнаружили опечатку, ошибку или неточность, сообщите нам - выделите ее и нажмите Ctrl + Enter
В начале XVII века русские в своем продвижении в подошли к рубежам "Братской землицы". Стремление прочно обосноваться в ее пределах было обусловлено тремя причинами: во-первых, через бурятские земли вторгались ойраты и другие кочевые племена, совершавшие набеги на русские и туземные поселения , защита которых стала важной государственной задачей; во-вторых, обладание Республикой Бурятия обещало облегчить торговые связи с Китаем и, наконец, и Прибайкалье, по слухам, было богато серебром и пушниной, обладало значительным населением и, следовательно, там можно было рассчитывать на значительный сбор ясака.
С двадцатых годов XVII века, после рекогносцировки и сбора расспросных данных у тунгусов - эвенков, начинаются экспедиции в Бурятию.
Отношения с бурятами в Сибири носили первоначально мирный характер. Они охотно изъявляли покорность "белому царю" и соглашались платить ясак. Оправдывались слова тунгусов, рассказывавших еще в 1626 году атаману Максиму Перфильеву: "...ждут братские люди к себе тех государевых служилых людей, а хотят тебе, великому государю, братские люди поклониться и ясак платить и со служилыми людьми торговаться".
Объяснение этому, странному на первый взгляд, явлению следует искать в особенностях межплеменных отношений в . Более слабые племена находились здесь в зависимости от более сильных, являлись их кыштымами. Особенности этой формы зависимости, при которой отношения господства и подчинения существовали между целыми родами и племенами и которая известна в Центральной Азии издавна, в конкретных бурятских условиях хорошо выяснена С. А. Токаревым. Основные обязанности кыштымов заключались в уплате дани и выставлении ополчения в помощь их повелителям. С другой стороны, племя или род, имевшее кыштымов, было обязано охранять их от вторжений в их земли. Поэтому можно предполагать, что кыштымная зависимость возникала не только в результате завоевания, но и мирным путем. Род, не имевший возможности обороняться своими силами в ту эпоху, когда слабые становились объектом постоянных набегов и грабежей, был вынужден искать себе достаточно мощных покровителей. Возникало нечто подобное патронату раннего европейского средневековья.
Система кыштымных отношений в была весьма сложной. Племена, имевшие кыштымов, в свою очередь попадали в зависимость от более сильных соседей. Тувинцы, взимавшие ясак с мелких тюркских племен, сами были в начале XVII века кыштымами киргизских князцов. Буряты, обратив в кыштымов тунгусские или приенисейские роды, нередко платили ясак монголам. Это могло обеспечить спокойное существование, о чем свидетельствует ходатайство, поступившее от бурят в 1690 году в Удинский острог, в котором они просили разрешения на платеж ими ясака монгольскому кутухте. Мотивировалась эта просьба так: "И в тех де они годах с мунгальским кутухтою жили в совете... а от мунгальских людей разоренья им не бывало". Поскольку речь идет об отношениях, установившихся издавна, поздняя датировка документа не должна нас смущать.
В Забайкалье русские казаки неоднократно встречали монголов, приезжавших сюда для сбора ясака. И хотя монгольские князья в своих настойчивых требованиях во второй половине XVII века вернуть им их прежних ясачных, т. е. забайкальских бурят, сильно преувеличивали степень зависимости последних от степных аристократов, факт постоянной или спорадической уплаты ясака монголам сомнений не вызывает.
Естественно, что в условиях перекрестных отношений господства или подчинения каждое племя или род, раз они не могли отстоять своей независимости, стремились приобрести более сильного покровителя, который, взимая ясак, в то же время мог успешно защищать своих кыштымов.
Буряты были, конечно, хорошо наслышаны о силе русских еще задолго до появления казаков в их улусах. Поэтому они готовы были признать верховенство русского царя в пределах, так сказать, нормальных кыштымных отношений. Первые притязания казаков не шли дальше требований уплаты ясака и это было вполне в духе тех отношений, которые сложились в Бурятии задолго до русских.
Возможность сменить подчинение местным племенам переходом "под высокую руку белого царя" и было, надо полагать, причиной жестокой борьбы, которая развернулась в Сибири 1626-1629 годах между бурятскими родовыми группами, с одной стороны, и между бурятами и их кыштымами - с другой. В канун установления русской власти в Приенисейском крае бурятские кыштымы отплачивали за старые обиды.
Приближение русских активизировало и борьбу между бурятскими племенами и монгольскими феодалами. Последние, опасаясь русского продвижения, участили свои грабительские набеги на бурят, которые в свою очередь, в предвидении возможности получить защиту у русских, усилили сопротивление монголам. На это указывает известное сообщение атамана Василия Тюменца, что у бурят "бой живет мало не по вся годы с китайскими людьми" - т. е. с монгольскими князьями.
Короче говоря, мирное принятие бурятами русского господства при первых встречах было обусловлено тем, что возникавшая здесь форма зависимости вполне соответствовала тогдашнему уровню развития бурятского общества и не заключала в себе ничего нового.
Отношения начинают изменяться тогда, когда выяснилось, что посланцы "белого царя" не намерены удовлетвориться превращением бурят в своих кыштымов. И прочное утверждение русских в западной Бурятии приводит нередко к столкновениям с бурятскими племенами.
Нужно решительно отвергнуть мнение о том, что эти столкновения были вызваны бесчинствами отдельных, излишне ретивых казачьих атаманов, нарушавших мудрые предписания центрального правительства, как идеализацию политики царизма.
Политика по отношению к покоренным народам диктовалась из Москвы и в тогдашних указах, наряду с призывами к умеренности, содержались, и предписания беспощадно применять оружие. Эта двойственность прослеживается и в деятельности местной администрации.
Примером стремления найти общий язык с бурятской верхушкой является возвращение в 1630 году князя Шаховским бурятского ясыря, захваченного красноярскими казаками при погроме улусов. Если первая поездка казаков для выполнения этого поручения оказалась неудачной, то второе посольство, возглавляемое опытным атаманом Максимом Перфильевым, полностью достигло цели. Буряты приняли пленных и внесли ясак. Но вскоре выяснилось, что стороны понимали значение этого события по-разному. Русские расценили уплату ясака, как доказательство покорности бурят, последние же рассматривали его просто как выкуп за пленных, что было вполне в духе местных нравов. Буряты не только отрицали принятие ими веры, но и "звали де их служивых людей к себе битца".
Можно с большой долей уверенности полагать, что причиной перехода от мирных отношений к сопротивлению послужило основание в Бурятии первых острогов. Покровительство русских обещало бурятам надежную защиту, и они готовы были стать кыштымами "белого царя". Но строительство укреплений в их земле показало бурятским князьям, что речь идет о большем, нежели кыштымные отношения.
Первые нападения князцов были направлены именно против острогов. Высказанную выше мысль подтверждает и такой авторитетный свидетель, как П. Бекетов, в донесении которого читаем: "И те брацкие люди, слыша про то, что на усть Тутура реки служивые люди поставили острожек и не похотя быти под государскою высокою рукою и збежали все жити в мунгалы на Ламу озеро". Постройка острогов, таким образом, явилась непосредственным поводом к обострению отношений.
И в эти ранние дни уже обнаруживается иное, дружественное, отношение к русским. В качестве примера можно сослаться на то, что буряты князца Братая помогли ограбленным десятнику Кузьме Кочергину с попутчиками благополучно добраться до острога.
Здесь нет надобности перечислять различные столкновения, хорошо освещенные в специальной литературе. Следует лишь заметить, что, оберегая свои классовые интересы, бурятские князцы в Сибири , под нажимом казачьих отрядов, нередко изъявляли покорность, а когда, как им казалось, гроза проходила, снова "изменяли" и "воровали". Характерна в этом отношении политика известного князца Илана. В 1635 году он нападает на кыштымов, изъявивших покорность русским. Тремя годами позднее, потерпев серьезное поражение от казаков, он просит "отдать его вины" и обязуется платить ясак. Собравшись с силами, в 1650 году он прекращает уплату ясака и грозит войною. Но, прослышав о походе против него крупного монгольского войска он спасается побегом в "большие браты". Примерно так же вели себя и другие бурятские князцы в Сибири.
С трудом налаживавшиеся отношения сильно страдали от казачьих погромов, а также от развернувшегося в сороковые годы соперничества русских острогов. Сидевшие в них приказчики, стремясь отличиться в сборе ясака а, заодно не забывая и о собственных корыстных интересах, участили походы на бурят, плативших ясак в другие остроги. Буряты жаловались, "что де от одного государя приходят к нам двои люди". Межострожная борьба лишала бурят уверенности в том, что уплата ясака гарантирует им спокойное существование, и подрывала их хозяйство.
На это своеобразное явление сибирской жизни обратил внимание еще А.П. Окладников, справедливо указавший, что эта борьба "перекрещивалась с межродовой и межплеменной враждой и т. д., а русские власти становились на сторону того или иного князца, помогали ему грабить его врагов и тем разделяли бурятские племена и роды на воюющие друг с другом лагери".
Как ни неожиданным покажется на первый взгляд, но столкновения между острогами, причинявшие страдания улусной массе, примиряли бурятскую верхушку с русским острогом. Стремясь насолить друг другу, приказчики острогов использовали зависимых от них бурят, когда они предпринимали вторжение на территорию, подвластную другому острогу. Это вполне устраивало бурятских князцов, которые пользовались случаем свести старые счеты, зная, что в случае неудачи они могут быть уверены в защите со стороны казаков из "своего" острога. Хотя буряты и недоумевали по поводу вражды между посланцами одного царя, их грызня воспринималась ими как продолжение тех межплеменных войн, которые были повседневным явлением еще до прихода русских.
Рядовых же бурят царившая в крае анархия принуждала искать покровительства острога. В 1655 году в Верхоленском остроге братский мужик "бил челом в судной избе перед сотником стрелецким словесно: "пришли де русские по Ангаре сниз шесть дощаников и поставили острог при Ангаре пониже Иркутска на сей стороне, и мы де их блюдем и прошаем оборони, чтобы де нас ясашных людей русские люди, пришед, не погромили". Обращения в острог за защитой против притязаний чужих приказчиков были весьма многочисленны.
Подчинение острогу обеспечивало теперь известную устойчивость жизненных условий для улусной массы и обещало князцам помощь при осуществлении ими воинственных предприятий против своих соседей. Немаловажным обстоятельством было и то, что казачьи гарнизоны приходили на помощь бурятам в в случае набегов монгольских феодалов, которые к середине XVII века заметно участились.
Между улусом и русской деревней начинали устанавливаться мирные отношения, и три десятилетия, прошедшие с момента первого появления русских в Бурятии, позволили народам лучше узнать друг друга.
С середины XVII века, как можно судить по документальному материалу, отношения между бурятами и русскими резко меняются, и если для предшествующего времени характерно чередование мирных отношений с побегами и столкновениями, то отныне ведущей становится тенденция к мирному принятию русского господства.
Возможности самостоятельного существования для бурятских племен не существовало. Перед ними стоял выбор - принять присоединение к России или искать покровительства монгольских ханов. Поскольку буряты еще не имели никакой общей организации, решение этого вопроса могло быть только результатом опыта, накопленного всем народом в целом.
Монгольские феодалы, стремясь использовать неустойчивое положение в , активизируют свою агрессивную политику. В 1651 году племянник Алтын-хана Мергень-тайша громит многие улусы и уводит людей в свои владения. Следующий его визит в Бурятию, носивший примерно такой же характер, относится к 1653 году. Не отставал от своего монгольского коллеги и калмыцкий Кегень-кутухта. Обороняться от их многочисленных дружин своими силами буряты не имели возможности, а помощь из русских острогов не могла прибыть своевременно. Единственный выход из положения буряты видели в постройке новых острогов.
Упоминавшийся выше поход Алтын-хана вызвал ходатайство в Красноярский острог, в котором буряты просили, "чтоб их государь пожаловал, велел в Тубинской земле на мунгальских и на калмыцких сакмах и на переходах поставить острог и пожаловал бы государь, велел в том остроге для обереганья устроить служилых людей с огненным боем, чтоб было кем их от приходов воинских людей оборонить".
Позднее, в 1669 году, в Илимске буряты били челом о постановке острога "у Ангары реки на мунгальском перевозе на усть Иды реки для перелазу, чтоб не пропущать воинских людей и им брацким ясачным людем для прибежища и для крепости острожек поставить и в острожке быть служилым людям".
Эти документы говорят о многом. Если в двадцатых-тридцатых годах буряты либо брались за оружие, либо бежали, куда глаза глядят, прослышав о строительстве острога, то теперь они сами просят ставить остроги на путях вторжений монгольских феодалов и о поселении там "для обережи" русских казаков. На своем опыте бурятский народ убеждался, что только Россия располагает достаточной силой, чтобы избавить его от погромов со стороны непрошенных гостей.
Хотя монгольские ханы и искали возможности соглашения с Россией, они не упускали случая поживиться за счет бурят. Но, несмотря на тяжкие последствия погромов, Монголия все еще оставалась прибежищем для бурят, когда они, покидая родные кочевья, искали спасения от жестокостей и произвола управителей острогов. Окончательный выбор был сделан бурятами лишь после того массового опыта, которым явились события 1658 года. На них следует остановиться подробнее.
Фактической стороны дела мы не будем здесь касаться, так как побег балаганских бурят, вызванный жестокостями Ивана Похабова, или, точнее говоря, те немногие сведения, которыми мы располагаем об этом событии, неоднократно публиковались. Известно, что Балаганские степи совсем обезлюдели, но не проходит и года, как начинается массовое возвращение на родину.
Затруднение заключается в том, что прямых свидетельств о положении беженцев на чужбине и о причинах их обратных побегов до сих пор не обнаружено. Предположение о том, что, не имея никаких прав на землю и потеряв свой скот, буряты оказались в бедственном положении, надо полагать, справедливо. Но вместе с тем маловероятно, чтобы монгольские владетели, подготовившие побег и снабжавшие беженцев верблюдами для перевозки юрт и баранами для пропитания, сразу же ожесточили неумеренными поборами или притеснениями своих новых подданных. Не следует забывать известного указания Маркса: "Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство". Поскольку феодальный способ производства предполагает определенный, хотя и низкий, уровень крестьянского хозяйства, монгольские феодалы, обзаведясь новыми подданными, отнюдь не могли быть заинтересованы в немедленном их разорении.
Но чем же тогда объяснить что, несмотря на то, что бурятам приходилось покидать семьи и остатки скота, без которого кочевника ждет безысходная нужда, невзирая на то, что встреча с выставленными монголами заслонами грозила смертью, они массами устремляются на свои "породные земли"? Главное, по-видимому, заключалось в том, что буряты, которые находились еще на ранней стадии процесса феодализации, в Монголии сразу же оказывались на положении крепостных. Такая метаморфоза повсеместно, где она происходила, вызывала сильное сопротивление крестьянства, и буряты, конечно, не составляли исключения.
После балаганских событий происходит крутой перелом. Если побеги в Монголию продолжаются, то обычно бегут лишь одиночки, преимущественно из числа "лучших людей", сохранявших связи со своими монгольскими собратьями. Что же касается улусных людей, то порой они заявляли русским приказчикам о своем намерении уйти в Монголию, но это было не более чем угрозой, потом не претворявшейся в жизнь.
Разумеется, не все буряты на своем личном опыте могли сопоставить условия жизни в Монголии и в России. Но информацией о судьбе беглецов они располагали, ибо пресловутая "степная почта" работала в XVII веке не хуже, чем в XIX. Об этом можно судить хотя бы по тому, что русские часто узнавали от бурят о событиях, происходивших в глубинах Монголии. Кроме того, едва ли можно было отыскать много бурят не испытавших на себе последствий набегов из-за рубежа. Поэтому события 1658 года можно рассматривать как имеющие обще бурятский характер.
Поскольку после этих событий очевиден поворот к принятию русского подданства и поскольку ведущей линией русско-бурятских отношений впоследствии является признание вхождения Бурятии в состав России, конец пятидесятых - начало шестидесятых годов XVII века может с полным основанием рассматриваться, как дата добровольного присоединения бурят к России. Нас не должно смущать то, что присоединению предшествует период взаимного недоверия и столкновений. Так было и у других народов, пришедших в результате собственного исторического опыта к признанию целесообразности своего вхождения в состав Русского государства.
Проникновение в Забайкалье происходит, в основном, в тот период, когда основная масса бурятского народа уже приняла новый порядок. Поэтому бурятские роды, или, точнее, разноплеменная масса бурят, оказавшихся в итоге предшествовавших бурных лет по восточную сторону озера , не оказывает сопротивления русскому продвижению. "Брацкие немирные мужики" упоминаются в донесениях из-за Байкала, но столкновений с ними было немного.
В Забайкалье русские столкнулись с новыми проблемами. Сюда время от времени прикочевывали монгольские феодалы, а междуречье Хилка и Чикоя было занято, наряду с "конными тунгусами", воинственными табангутами. Отношения, если не считать сравнительно мелких инцидентов, складывались удовлетворительно. Крупнейшие монгольские князья, Тушету-хан и Цецен-хан, с которыми русские скоро завязали отношения, избегали осложнений, испытывая нажим со стороны Маньчжурии и джунгарских ханов. Продвижение русских в Прибайкалье к тому же мало задевало их интересы. Русские же дипломаты, хотя и предпринимали попытки склонить монгольских ханов к принятию русского подданства, не заходили в своих притязаниях далеко, так как обострение отношений могло лишь помешать осуществлению одной из главных целей русской политики на Востоке - установлению прямых связей с Китаем. Дороги туда вели через Сибирь и монгольские степи.
Возникавшие конфликты обычно разрешались путем соглашения. Если при переговорах ханы порой и поднимали вопрос о своем праве на сбор ясака с бурят, то не слишком на этом настаивали. Непосредственно бурят русско-монгольские отношения этого периода мало затрагивали.
Положение резко изменяется с конца шестидесятых - начала семидесятых годов, когда монгольские ханы изменяют свою политику. Все, более подпадая под влияние маньчжурского двора, они начинают беспокоить русские рубежи. Провоцируя обострение русско-монгольских отношений, маньчжуры, в ту пору завершавшие завоевание Китая, преследовали две цели. Во-первых, они стремились монгольским нападением на русские тылы поддержать свое наступление в Приамурье, а во-вторых, вовлечение халхаских князей в фарватер проманьчжурской политики неизбежно должно было усилить их зависимость от маньчжурского двора.
Впервые угроза войной прозвучала в 1672 году, когда к воинственным заявлениям очередного маньчжурского посла "богдойского воеводы Мынгытея", посетившего Нерчинский острог для переговоров по делу Гантимура, присоединились и монгольские ханы. "И мунгальские де люди угрожают же войною", как доносили из Нерчинска. Позднее войной грозит Тушету-хан, ссылаясь на то, что он "с богдойскими людьми заодно".
Дело не ограничивалось одними угрозами. Набеги на бурятские земли происходят все чаще и носят все более разрушительный характер. Сообщения о "шатости" и военных столкновениях поступали из всех острогов Сибири. Прибывавшие из-за рубежа эмиссары подговаривали бурят к мятежам и "призывали" их в Мунгальскую землю.
Но опыт, полученный во время побегов в Монголию, и сильное озлобление погромами, побудившими бурят, в частности живших по Иркуту, откочевать поближе к острогам, покинув "породные земли", привело к результатам, прямо противоположным тому, на что надеялись монгольские ханы. Буряты начинают оказывать им отпор, и на этой почве складывается боевой союз между казаками и бурятами. Примеры совместной обороны рубежей весьма многочисленны.
Приведем несколько типичных случаев. В 1682 году крупный отряд из 330 служилых и промышленных людей вместе с семьюдесятью ясачными бурятами ходили за "мунгальскими воровскими людьми и за своим отгонным табуном". В 1685 году проводники буряты приняли участие на стороне русских казаков в их стычке с монголами. В этом же году тункинские буряты ходатайствовали, "чтоб великие государи пожаловали их, велели им брацким людям и тунгусам дать русских людей казаков в помочь, чтоб де брацким людям и тунгусам итти на тех мунгальских людей и на соетов в поход".
Было бы, конечно, уклонением от исторической правды утверждение, что все пограничные столкновения вызывались монголами. Нередко буряты, стремясь компенсировать себя за понесенный ущерб, вторгались для отгона табунов и стад в Северную Монголию и от таких набегов немало страдали и монгольские кочевники. Поскольку подобные нападения были в подавляющем большинстве случаев лишь ответом на грабеж, чинимый дружинами монгольских феодалов, можно констатировать, что их грабительские набеги обходились дорого не только бурятам, но и их собственным подданным.
Проверкой упрочения дружественных отношений между русскими и бурятами, а вместе с тем доказательством тезиса о принятии бурятским народом своего вхождения в состав России являются события 1688-1689 годов.
В 1687 году Тушету-хан, соблазненный обещанием поддержки со стороны маньчжур, открывает военные действия против забайкальских острогов. Селенгинск и Удинск, осажденные монголами, были отрезаны и их гарнизоны с трудом сдерживали натиск противника. Даже полуторатысячный стрелецкий отряд, сопровождавший русского посла окольничего Федора Головина, не смог добиться быстрого успеха. Головин достиг Удинска, но связь прервалась, и в не поступало никаких сведений о его судьбе. Началось спешное формирование в Ильинске особого полка, который под командой Федора Скрипицына должен был к лету 1688 года двинуться на помощь стрельцам. По острогам шел набор промышленных и гулящих людей, отзывались служилые и казаки, и в результате ослаблялись и без того немногочисленные гарнизоны западно-бурятских острогов.
В эту трудную минуту оборона западных рубежей была частично возложена на бурят. Сомнений в их лояльности уже не существовало. Приказчику Идинского острога строжайше предписывалось "идинских брацких людей из улусов по половине или по скольку человек пригоже из улуса в Тункинской на береженье от неприятельских людей выслать с запасы и с ружьем, хто с чем служит, тотчас без всякого мотчания, не дожидаясь о том к себе иного великих государей указу и нарочные к себе присылки".
Отклик бурят на этот призыв был таков, что их пришлось удерживать от открытия самостоятельных военных действий в ответ на очередное нападение "крайних мунгальских" людей", т. е. оперировавших под Тункинском отрядов приграничных тайшей, которые, также не без поощрения со стороны маньчжурского двора, готовы были последовать примеру Тушету-хана.
Аналогичной была реакция и верхоленских бурят, сообщавших в своей "сказке", "что служить де они великим государям рады и у которых де нарочитые кони сыщутся и они де брацкие люди будут збиратца к морю и дожидатца из Иркуцка и из Балаганска братцких же людей и с теми де людьми готовы итти за море и на Селенгу в полк к нему Федору Скрипицыну".
В связи с тем, что вторжение Галдана в Халху кардинально изменило обстановку и силы Головина оказались достаточны для разгрома оставшихся в Забайкалье монгольских отрядов и табангутов, совместный поход казаков и бурят, по-видимому, не состоялся. Но готовность последних принять участие в нем не оставляет сомнений в их решимости сражаться на стороне русских. Объем статьи не позволяет привести большого количества относящихся к этому событию документов, но и сказанного достаточно для доказательства того, что буряты через 30 лет после поворота, который начался с 1658 году, уже считали оборону русских рубежей своим кровным делом.
В 1689 году по договорам с Головиным русское подданство приняла группа монгольских тайшей и табангуты. Известно, что в последующие годы тайши бежали обратно в Монголию, уведя значительную часть подданных. Но много "остальцев" и основная масса табангутов влились, в конечном счете, в состав бурятского народа.
Потерпев полную неудачу в попытке завоевать Прибайкалье , приграничные монголы не прекращают своих грабительских набегов. Руководящая роль тайшей в этих набегах подтверждается многими документами. В 1692 году захваченный в плен монгол показал: "а ездят де под Нерчинской для отгону табунов по приказу тайшей своих".
Результаты вторжений были те же самые, что и несколькими десятилетиями раньше. Типична в этом отношении отписка тунгусов Луникирского рода: "Коней и рогатого скота стало мало, потому, что де ездят к нам мунгальские воровские люди, громят наши юрты, а в полон себе берут наших жен и детей. А от тово де мы разорились". Реакцией были ответные действия бурят, выступавших против тайшей, либо вкупе с казаками, либо самостоятельно. Нередко такие предприятия не ограничивались преследованием "воров", а завершались угоном табунов или стад у первых попавшихся монголов. Так группа бурят, отправившихся в 1697 году в погоню за обидчиками проникла "самовольством" в Монголию и возвратилась с 14 чужими конями. "А у каких иноземцев отогнали, того де в отписке не написано".
Политика монгольских князей, заботившихся только о собственной наживе, по-прежнему обрекала на бедствия и бурят и простых монголов. Вместе с тем она служила для бурят наглядной агитацией, убеждавшей их в преимуществах, которые они приобрели в результате присоединения к Русскому государству.
Если в последние десятилетия XVII века мы встречаемся с побегами в Монголию, то социальный состав беглецов существенно изменяется по сравнению с предшествующим временем. Теперь за рубеж тянутся, в основном, верхушечные слои бурятского общества, связанные с монгольскими тайшами. В то же время простой народ, как показывают документальные данные, рассматривает Россию, как свою родину. Теперь уже вполне выяснено, что пресловутый бунт Петра Тайшина был заговором небольшой кучки приверженцев степного аристократа и был подавлен при участии рядовых бурятских родовичей. Настроения последних были выражены участниками организованного в то же время коллективного побега, руководимого Павлом Астафьевым. По настойчивым утверждениям на допросах они намеревались бежать "по Анкаре до Енисейска в русские города".
Можно привести много примеров на эту тему. Некий табунан Дайбун, готовивший побег в Монголию, был выдан своими людьми, категорически отказавшимися следовать за ним. Еще в 1681 году ясачные буряты и тунгусы подали в Тункинск челобитную на тунгусского шамана Менея, который подговаривал их к побегу в Монголию, а в прошлом не раз "подзывал монголов". "А только де ево, Менейка, из крепи выпустят, то де нам брацким мужикам на Тунке реке житья отнюдь не будет". Даже жена Менея грозила покончить с собой, если он попытается увезти ее в Монголию".
Если слова бурятского князца Инкея в 1666 году "не иду де я в мунгалы и умру де я в своей земле" с неоспоримой убедительностью свидетельствовали о решительном отказе части бурят искать иную родину, кроме ставшей тогда уже русской Восточной Сибири , то к концу столетия аналогичные заявления становятся нормой.
Проблему сближения между русским и бурятским народом нельзя, разумеется, ограничивать общей защитой рубежей . На протяжении жизни двух поколений контакт между бурятами и русскими значительно углубился.
К сожалению, наши документы по самому своему характеру очень слабо отражают экономические связи между возникавшей в Прибайкалье русской деревней и бурятским улусом. И это вполне естественно, так как мелочные по преимуществу торговые операции не фиксировались в "отписках" и "сказках" того времени. Но хозяйственное влияние деревни проявилось в распространении среди бурят земледелия, наиболее товарной в то время отрасли хозяйства. В XVII же веке "основу экономических связей русского народа с бурятами и эвенками составляло общественное разделение труда между земледельцами, ремесленниками, скотоводами и охотниками".
Причины принятия бурятами русского подданства нельзя рассматривать, как нечто единое для всего народа в целом. Бурятское общество уже знало глубокое классовое расслоение, и мотивы сближения с русскими каждой социальной группы были различны.
В перемене отношения к царизму бурятской верхушки решающую роль сыграло, по-видимому, то обстоятельство, что с течением времени она могла убедиться, что "белый царь" не посягает на их власть над улусными людьми. Более того, с середины XVII века был взят курс на укрепление положения князцов, окончательное свое оформление нашедший много позднее в известной инструкции Саввы Рагузинского. Не мелочный подкуп "государевым жалованием", представлявшим ценность разве лишь для самых захудалых князцов, а именно укрепление власти над рядовыми бурятами были причиной неписанного соглашения между "степной знатью" и русской администрацией в Сибири .
Обособлявшаяся от народа верхушка бурятского общества нуждалась и в установлении стабильности в крае, ибо побеги в Монголию, а тем паче грабительские наезды из-за рубежа подрывали хозяйство рядовых родовичей, а тем самым сокращали возможности их эксплуатации.
Далее, экономический подъем, явившийся результатом строительства острогов и заимок, открыл перед шуленгами и зайсанами новые возможности для обогащения. Иные из них окунулись в коммерческую деятельность, хорошим примером чего являются спекулятивно-торговые предприятия бурятки Марфы Нагаловой и ее конкурента князца Ербугарки, красочно описанные А. П. Окладниковым.
Наконец, бурятских князцов на путь примирения с острогом толкала боязнь перед движением их улусных людей. Сведения об обострении классовой борьбы в ту бурную эпоху немногочисленны, но они имеются. Столкновения между рядовыми табангутами и их зайсаном Окином происходили во время подготовки ухода их в Монголию. Подданные вышедшего на русскую сторону Кунделен-тайши учинили своему повелителю страшный разгром. Восстание, руководимое улусным мужиком Богачеем, несмотря на то, что социальный его характер до сих пор нельзя считать окончательно выясненным, несомненно, в какой-то мере было направлено против укреплявшихся феодальных форм эксплуатации.
Верная служба князцов и "лучших людей" компенсировалась соответственно их заслугам. Одни исключались из ясачных списков, как некий Цаган, которому оказали такую милость "для его Цаганковы многие службы и для ясачного збору посылок". Другие были поверстаны в казаки и даже в дети боярские. Третьи получали титул тайши или зайсана. Высшей награды удостоился Окин-зайсан, в 1710 году утвержденный первым тайшей среди бурят.
Сближение между рядовыми бурятами, с одной стороны, и натурализовавшимися в новом краю казаками и крестьянами-переселенцами - с другой, происходило на иной основе. Здесь ведущую роль играли повседневный хозяйственный контакт и уже рано начавшее складываться единство в борьбе против угнетателей, кульминационным пунктом которого было известное Братское восстание.
Фактов, свидетельствующих о росте дружбы в народных гизах, в нашем распоряжении немало. Упоминавшийся выше побег Павла Астафьева и его спутников, был предпринят по совету русского человека "строчного Андрюшки", который, очевидно, пользовался полным доверием своих бурятских товарищей. За нескольких бурят, подвергнутых аресту по обвинению в соучастии и заговоре Тайшина, поручились русские казаки.
К концу столетия учащаются просьбы бурят об оставлении в их ведомствах приказчиков или толмачей, известных своей справедливостью. В 1695 году итанцинские буряты изъявили желание иметь приказчиком Фирса Потапова, который прежде "расправу чинил вправду". Иркутские буряты ходатайствовали об оставлении в должности толмача казака Кузьмы Зверева, от которого "никаких обид и налог к ним иноземцам не бывало". Возможно, что в отдельных случаях первую скрипку в подобных делах играли спевшиеся с мелким служилым людом шуленги и зайсаны, но в целом рост доверия между бурятским и русским населением является, в свете архивных документов, фактом несомненным.
Об этом доверии свидетельствует чрезвычайно интересная отписка приказчика Степана Казанца из Кабанского острога: "...в нынешнем же 201 (1692) году октября в 11 день били челом великим государем, а в Кабанском остроге в судной избе творили мне словесно селенгинские брацкие ясачные люди, которые под кабанским присудом шуленги Бинтуй, Колдой с товарищи. Служили де они великим государем и Кабанский острог и казну великих государей оберегали, а ныне де они пошли для ясаку на соболинные промыслы врознь по рекам и по хребтам, а остались де жены их и дети с табунами их на старых кочевьях их около Байкала на степях и чтоб де великие государи их иноземцев пожаловали, велели бы кабанским казакам и селенгинским служилым людям, которые живут в Кабанском, беречь их жен и детей от приходу воинских воровских мунгальских людей, чтоб без них, услыша малолюдство, жен и детей воинские мунгальские люди в полон не поймали и табунов бы их не пограбили и чтоб им иноземцам братиким людем не разоритца и в подда
